Муж у Миледи подобрался точно такой же, как она. По молодости детей заводить не торопились, а когда климакс в спальне появился, поняли, что жизнь потрачена не туда: и разбогатеть не удалось и от детей всю жизнь предохранялись.

Тогда Васька работал инженером, часто ездил в командировки. Но, как известно, в те времена с противозачаточными была проблема, а тут удалось купить у спекулянта целый кейс презервативов. Столько радости он даже во время секса не испытывал. Но не таскаться же с ними по организациям, оставил в камере хранения. Видя, как мужик поглаживает чемодан, подсел к нему «на хвост» один воришка, выследил, думая, что куча денег, – иначе чему бы человек так радовался, – и стащил этот кейс. Не успел отойти, его с чемоданом схватила милиция. Если б не еще одно воровство, жулик мог остаться на свободе, потому что о краже Васька заявлять не собирался: к чему себя на смех поднимать. Что он в заявлении напишет: кража полного чемодана презервативов?

Но история эта не закончилась. Отсидев, вор этот оказался случайно в Сидристовке, узнал Ваську и подкинул этот чемодан, который ждал его, как личное имущество, при освобождении. Когда Мила открыла обнаруженный на крыльце чемодан с презервативами, она долгое время находилась в шоке. Хотя, как потом выяснилось, все эти резиновые изделия ни куда не годились – они все были изъедены тараканами – то ли еще при продаже, то ли в тюрьме. А жулика, видимо, замучило угрызение совести, вот и расстался с награбленным.

В деревне друг от друга никаких тайн в принципе быть не могло, каждый знал про соседей все подробности, а если и не знал, то домысливал. Радио в деревне давно уже не было, да и те новости, что они обсуждали, по радио не услышишь.

Но главный центр информации находился в клубе, а так как Попугаиха, занимала там должность уборщицы, то встрече с ней всегда были рады: хоть таким образом разнообразить унылую деревенскую жизнь, даже если это называют сплетнями.

Попугаиха – это местное прозвище Иветты Альбертовны Попугаевой. Как появилась в населенном пункте довольно далеко от Африки такая экзотическая русская фамилия, доподлинно неизвестно.

Прозвище подходило к его хозяйке за любовь к ярким одеждам, совершенно не сочетаемых друг с другом расцветок, за болтливость. Если где-то в обществе появилась Попугаиха, то уже никто слова в разговор не вставит, – это монолог, который прерывать нельзя, иначе она может обидеться.

А обижать Иветту – вредить себе, потому что язык у нее такой злой, что стоит ей о чем-то сказать, как оно тут же материализуется. Но к колдунам себя не причисляла, и даже обижалась, когда кто-нибудь намекал на это.

Её стали побаиваться и при ней лишнего слова не говорить, только бы не обидеть, а открыто конфликтовать вообще боялись из чувства собственного самосохранения. Однажды директор клуба захотел ее уволить за то, что высказала своё мнение. Женщина посмотрела на него своим мутным взглядом и тихо спросила:

– А не боишься, что прокляну?

Евгений Викторович разошелся: «Меня своими проклятиями не проймешь! Завтра можешь не выходить на работу!»

Уборщица спокойно сидела дома, пока не прибежала секретарша:

– Директор просит вернуться.

Оказывается, после разговора с уборщицей, он как засел в туалете, так и не смог с унитаза подняться, чтобы уйти домой. Перепил все таблетки от поноса, вызвал «скорую», сдал анализы, но ничего не помогает. Неделю проходил в памперсах.

Женщина она не гордая, тем более в деревне работа в дефиците, вернулась на рабочее место. И у Дятла странным образом все прекратилось. Теперь он с Иветтой Альбертовной только по имени отчеству и на Вы, сильно боится ее проклятий.

Попугаиха очень любила комплименты относительно её хорошего вкуса. На голове её красовалась шляпа, скорее напоминавшая личную неприязнь: с какой-то плоскости свисали не то обноски, не то объедки, приукрашенные неприглядными искусственными цветами. Это сооружение одновременно притягивало и тут же отталкивало взгляд. Одним словом, смотреть было противно.

– Как ты, Ивочка, элегантно выглядишь, – похвалила Семеновна соседку. Тебе так эта шляпа идет.

– Не говори, – согласилась Иветта. – Мало кто в деревне может понять высокий стиль. Недавно на остановке стоит Трандычиха в платке и фуфайке, как старуха, хотя на год меня моложе, и кости мне моет, мол, я в шляпе на пужало похожа.

– Завидует, – поддакнула Семеновна.

– И то верно, самим шляпу напялить слабо, так на мне отрываются. А того не понимают, что я работник культуры, поэтому должна соответствовать.

В тот день к шляпе прилагался красный пиджак, желтая футболка, зеленое трико с заплатой на коленке и мужские шлепанцы.

– Да, вместо испорченного светофора выставить Попугаиху, – мысленно позлорадствовала Семеновна, но тут же изобразила восхищение, – еще нашлет чего-нибудь.

Рядом с бабушкой крутился, обвязанный за талию веревкой внучок Вовочка. Ангелоподобная внешность совершенно не соответствовала его характеру. У многих первоначально вызывало жалость такое отношение бабки к внуку, но те, кто ненадолго оставались один на один с Вовочкой, вскоре меняли свое мнение, подсчитав убыток, нанесенный ребенком.