Тем не менее комендант крепости генерал Лайминг не терял бодрости духа и принимал на всякий случай все зависящие от него меры для возможного усиления крепости и приведения ее в боеспособное состояние. В крепости шла кипучая работа с утра и до ночи: рылись рвы и заплетались сетью колючей проволоки, а затем затоплялись водой. Насыпались и укреплялись валы, устанавливались батареи, ремонтировались и усиливались форты, сносились постройки, мешающие обстрелу и наблюдению, вырубались ближайшие леса. Нашим батареям были указаны позиции, на которых мы заранее должны были произвести все необходимые измерения. Занять эти позиции мы должны были по особому приказанию, при приближении неприятеля.

Генерал Лайминг постоянно присылал нам, командирам батарей, приглашения на частые практические стрельбы крепостной артиллерии, от которых мы, конечно, не могли уклоняться. Увы, эти стрельбы из орудий отживших типов, при всех отличных качествах командного состава и при всей ловкости орудийной прислуги, производили на нас какое-то жалкое впечатление.

Для наглядного ознакомления с австрийской полевой артиллерией генерал Лайминг однажды прислал в дивизион пленное австрийское полевое орудие с передком и зарядным ящиком.

Вот она, знаменитая сталебронзовая пушка12, о которой столько писали еще в мирное время.

– Смотрите, ваше высокоблагородие, ведь это никак засохшая кровь?

И действительно, все сиденье и часть лафета были залиты запекшейся кровью. Это открытие сразу понизило общее настроение собравшихся около пленного орудия чинов батареи. Как-то сразу стало всем жутко и грустно, точно тень погибшего австрийского наводчика прошла сейчас между нами. Мы все отошли от орудия.

Недели через две к нам присоединились уже сильно потрепанные в боях полки нашей дивизии. В противоположность нам, стремившимся на боевые позиции, наша пехота с восторгом предалась отдыху в Бресте. Но это и понятно: очень уж неудачен оказался их боевой опыт. Они рассказывали о страшной неразберихе, царившей в наших войсках: ни определенных твердых приказаний, ни общей цели, ни должной связи между частями, – все это вело лишь к безрезультатному выматыванию сил у людей и к бесполезным крупным потерям.

Город Брест-Литовск, сам по себе небольшой и довольно грязный, в это время был переполнен и кипел особой лихорадочной жизнью. Офицеры часто там коротали свои вечера, отдыхая после усиленных трудов и забот. Все магазины, рестораны и кафе блестели огнями, соблазняя и заманивая праздно-скучающую публику.

Но больше всего нас привлекал железнодорожный вокзал, где получались самые свежие новости с театра военных действий, часто от непосредственных участников боевых операций. Эти известия нас волновали, заставляя все больше и больше стремиться туда, где кровь и жизнь потеряли всякую ценность. Но помимо этого наши души угнетал еще какой-то стыд за себя, за свою спокойную мирную жизнь, и как-то даже неловко было в это время чувствовать на своих плечах офицерские погоны. Нам было стыдно и не по себе среди переполнявших вокзал офицеров, едущих с фронта, в особенности среди раненых, которые в это время преобладали; и все же мы не могли утерпеть и не посещать вокзала – этого источника отзвуков далеко от нас гремящих пушек, свиста снарядов и мелкой дроби пулеметных и винтовочных выстрелов.

А вот и пленные: все сплошь одни австрийцы в своих серо-голубых мундирах и шинелях. Как спешат они скорее занять места в вагонах, которые помчат их далеко от родины, в бесконечную глубь широко раскинувшейся между морей и горных хребтов Великой России.

Вот старый, седой австрийский полковник. Он суетится и сильно беспокоится, обращаясь то к одному, то к другому из своих товарищей – пленных офицеров – на своем красивом венском наречии, жестикулируя и стараясь объяснить что-то, волнующее его.

К концу нашего пребывания в гарнизоне крепости мы уже чувствовали, как воинская часть, под своими ногами довольно твердую почву. Нам разрешили даже для практики на местном полигоне израсходовать некоторое количество снарядов по деревянным мишеням, и вот впервые орудия 6-й батареи застукали боевым вызовом у фортов Брест-Литовска, разукрасив на горизонте далекое небо белыми легкими дымовыми клубками шрапнельных разрывов.

1-й дивизион уходит. Куда? Никому не известно.

Они очень довольны, и с нами им некогда разговаривать. Их вызывают спешно. Нам завидно, и чтобы уже больше не волноваться, мы их даже не провожаем.

– Ваше высокоблагородие, а мы-то что? Иль хуже первого дивизиона? Так и будем сидеть здесь, в крепости, до самого конца войны?

– Не знаю, родные, ничего не знаю.

Проходит еще неделя томительного ожидания, и наконец 22 сентября мы услышали радостную весть:

– Второму дивизиону приготовиться – завтра с утра на погрузку, на фронт.