Шрифт:
Батарея направляется на погрузку, проходя через центр города. Гуляющая, возбужденная текущими событиями публика останавливается, с любопытством разглядывая проходящую батарею. Вслед батарее несутся всевозможные пожелания, слова ободрения, сочувствия. Священник, сняв с груди свой наперсный крест, благословляет проходящие упряжки.
Как странно, что город живет так же, как жил и вчера, и месяц тому назад, и всегда. Те же давно знакомые открытые магазины с витринами, заставленными всевозможными товарами, так же покупатели входят в их открытые двери и делают свои покупки, и так же будет и дальше, без нас.
Нарядная, вечно шумящая пестрая толпа, только на лицах как будто бы больше оживления, и глаза женщин сильнее блестят, а в остальном все они все те же. Только мы одни куда-то несемся в неведомые дали. Пройдет батарея, и все они сейчас же забудут о нас, увлеченные своими личными делами и заботами.
На военной платформе кипит спешная работа: по деревянным мосткам вводят в вагоны расседланных и разамуниченных лошадей. Первый шаг труден: лошадь осторожно пробует ногами деревянный настил, а затем уже легкими прыжками входит в вагон. Некоторые упрямятся – боятся. Взявшись за руки, люди сзади подталкивают их. Лошадь сразу влетает и, перепуганная, тропотит ногами о непривычное дерево пола вагона. По рельсам канатами тянут люди на платформы орудия, зарядные ящики, передки. Тут толпа пестрая: солдаты, их матери, жены, всюду снуют ребятишки – все принимают участие в трудной работе. Яркие платки баб расцвечивают весь эшелон: на орудиях, на ящиках – везде сидят бабы.
– Вот, поглядите…
Я оборачиваюсь: друг перед другом, по-детски прижав к глазам кулаки, плачут молодая миловидная баба и ее муж, молодой фейерверкер Беликов. Так и стоят друг перед другом, и из-под кулаков текут по их лицам обильные слезы.
– Поженились недавно. Неохота им расставаться друг с дружкой, – поясняет мне, улыбаясь, старый солдат, увидав, что эта сцена вызвала во мне любопытство.
– Господин капитан, примите меня добровольцем в свою батарею… – На меня вопросительно смотрит высокий молодой человек в форме студента Института путей сообщения.
– Охотно. А где ваши вещи?
– Я вас догоню, господин капитан, я только сдам все дела по постройке, на которой я работаю. Возьмите мои бумаги.
– Зачем же мне ваши бумаги? Когда явитесь в батарею, тогда и отдадите.
– Нет, возьмите сейчас. Я тогда буду уверен, что я принят.
– Ну, давайте.
«Николай Александрович Тиличеев, – прочитал я в бумагах своего добровольца, – студент 4-го курса».
– Ваше высокоблагородие, вот еще добровольцы. Очень просят принять их. – Фельдфебель подвел ко мне трех молодых людей, по виду мещан.
– Грамотные?
– Так точно.
– Ваши бумаги сдадите старшему писарю. Как ваши фамилии?
– Соколов, Отопков, Блинов.
Обрадованные добровольцы скинули куртки и сейчас же приняли участие в общей работе.
Через несколько часов готовый эшелон вытягивается длинной колонной вагонов и платформ у перрона пассажирского вокзала. Из вагонов выглядывают лошадиные головы, из-под накинутых брезентов на платформе торчат жерла орудий.
– Трубач, сбор!
Легкие звуки сигнала в последний раз оглушают родные места. Эшелон медленно отходит, провожаемый хором раздавшихся, как по команде, при первом же повороте колес причитаний и плача родственниц отъезжающих солдат. Поезд идет уже полным ходом, а бабий вой и плач слышны все тише и наконец совершенно замирают вдали.
2. В гарнизоне крепости Брест-Литовск
Мчится поезд, стуча и громыхая, куда-то на запад, как змея изгибая свое длинное тело, то головой, то хвостом выдаваясь в сторону, то вдруг, совершенно выпрямившись, летит как стрела, все вперед и вперед – вперед к неизведанной новой жизни, тяжелой, может быть, даже страшной, но все же заманчивой и интересной.
Телеграфные столбы, как живые, мелькают в окнах вагона. На них проволока как будто играет, то опускаясь вниз, то поднимаясь, исчезает из поля зрения, ограниченная размерами окна. Будки стрелочников, шлагбаумы, бабы с зелеными флажками в руках, ребятишки и куры, пасущиеся стада, полустанки и даже небольшие станции – все проносится мимо, все остается сзади в мирной, спокойной жизни.
Поезд сбавляет ход. Стук колес все реже и реже, и вот он совсем останавливается. Большой пассажирский вокзал. Рядом, на пути, стоит прибывшая несколько раньше 5-я батарея.
– Что нового? Неизвестно еще, куда нас везут?
– Нет, ничего неизвестно.
С противоположной стороны подходит какой-то эшелон: это санитарный поезд – первое дыхание войны, которое мы ощущаем. Начинается обычная суматоха: кого-то куда-то несут на носилках, бегают и суетятся сестры, хлопочут врачи. Легко раненные один за другим вылезают из вагонов. Их сейчас же окружают наши солдаты, ведутся расспросы, рассказы, даются советы. Наши, еще не обстрелянные, с благоговением слушают уже бывалых. Время от времени из толпы раздаются возгласы удивления или сочувствия, поднимается шум, смех. Веселые, довольные, возвращающиеся назад легко раненные так и сияют. На лицах их ясно написана радость, что так быстро и легко отделались, и рядом с ними – сосредоточенно-серьезные фигуры наших бородачей, внимательно, боясь пропустить хоть одно слово, слушают повествования этих новых бывалых счастливцев.