Шрифт:
Кирилл хотел возразить, но Вася спешно присела в реверансе, сунула буханку в рукав и убежала. Вне зала дом был прохладным и тихим. Она долго стояла во дворе и дышала.
А потом поскреблась в дверь священника.
— Входите, — сказал Константин после холодной паузы. Казалось, комната дрожала от света свечи. Он рисовал в таком свете. Крыса грызла корочку, что лежала рядом с ним нетронутой. Священник не обернулся, когда Вася открыла дверь.
— Отец, здравствуйте, — сказала она. — Я принесла вам хлеба.
Константин напрягся.
— Василиса Петровна, — он опустил кисть и начертил крест. — Благословит тебя Господь.
— Вы заболели, раз не празднуете с нами? — спросила Вася.
— У меня пост.
— Лучше поесть. Всю зиму не будет такой еды.
Константин промолчал. Вася заменила обглоданную корочку свежей буханкой. Тишина затянулась, но она не уходила.
— Зачем вы дали мне крестик? — резко спросила Вася. — После встречи у озера?
Он стиснул зубы, но не сразу ответил. Он сам не понимал. Она его тронула. Он надеялся, что символ достигнет ее, когда он не сможет. Он хотел коснуться ее руки, заглянуть ей в глаза, разговорить ее, увидеть, может, как она смущается, как другие девушки. Забыть его жуткий восторг.
Ведь он не мог смотреть на свой крестик, не видя ее руки вокруг него.
— Святой крест направит тебя на путь истинный, — сказал Константин.
— Да?
Священник молчал. Ночью ему снилась женщина из озера. Он не видел ее лица. Но во снах ее волосы были черными, струились по ее обнаженному телу. Константин, проснувшись, долго молился, прогоняя картинку из головы. Но не мог, он видел Васю и сразу вспоминал женщину из сна с такими же глазами. Он стыдился. Она искушала его. Но через три дня она уедет.
— Зачем вы здесь, Василиса Петровна? — его голос звучал громко и хрипло, он злился на себя.
Буря грядет. Остерегайся мертвых. Сначала страх, потом огонь, потом голод. Твоя вина. Мы верили в Бога до вас, верили и в духов дома, и все было хорошо.
Если священник уедет, все снова будут в безопасности.
— Почему вы остались здесь? — сказала Вася. — Вы ненавидите поля, лес и тишину. Вы ненавидите нашу грубую голую церковь. Но вы еще здесь. Никто не обвинит вас, если вы уедете.
Скулы Константина слабо покраснели. Его рука нащупала краски.
— У меня есть задание, Василиса Петровна. Я должен спасти вас от самих себя. Бог наказывает тех, кто отбился.
— Задние вы придумали сами, — сказала Вася, — ради вашей гордости. Почему вы говорите, чего хочет Бог? Люди так вас не чтили бы, если бы вы не вызвали страх.
— Вы — несведущая дева, что вы знаете? — рявкнул Константин.
— Я верю в то, что вижу, — сказала Вася. — Я видела, как вы говорите. Я видела страх моего народа. И вы знаете, что я говорю правду, вы дрожите, — он схватил миску не смешанной краски. Теплый воск трепетал. Константин тут же опустил миску.
Она подошла ближе. Свет свечи выделил золотые искры в ее глазах. Он посмотрел на ее губы. Изыди, демон. Но у нее был голос девушки с тихой мольбой:
— Почему не вернетесь? В Москву, Владимир или Суздаль? Зачем быть здесь? Мир велик, а наш уголок очень мал.
— Бог дал мне задание, — процедил он, почти плюясь.
— Мы — мужчины и женщины, — возразила она. — Мы не задание. Вернитесь в Москву и спасайте людей там.
Она стояла слишком близко. Он взмахнул рукой и ударил ее по лицу. Она отпрянула, держась за щеку. Он сделал два быстрых шага вперед, смотрел на нее свысока, но она не отступала. Его ладонь взмыла снова, но он вдохнул и совладал с собой. Он не должен был бить ее. Он хотел схватить ее, поцеловать, ранить, сделать еще что — нибудь. Демон.
— Уходите, Василиса Петровна, — процедил он. — Не учите меня. И больше сюда не приходите.
Она отошла к двери. Но обернулась, держась за ручку. Ее коса лежала рядом с горлом. Алый след руки ярко виднелся на ее щеке.
— Как пожелаете, — сказала она. — Задние жестокое, вы пугаете людей во имя Бога. Я оставлю это вам, — она замешкалась и очень тихо добавило. — Но я, батюшка, не боюсь.
* * *
Она ушла, и Константин расхаживал. Его тень прыгала перед ним, рука, что ударила ее, горела. Ярость сдавливала его горло. Она уедет до снега. Уедет его позор и поражение. Это лучше, чем терпеть ее здесь.
Свеча дымила, стоя перед иконами, огонь отбрасывал резкие тени.
Она уедет. Должна уехать.
Голос зазвучал из земли, из свечи, из его груди. Он был тихим, четким, светлым.
— Успокойся, — сказал он. — Хотя я вижу, ты переживаешь.
Константин застыл.
— Кто это?
— Хочешь, невзирая на свои устои, ненавидишь любовь, — голос вздохнул. — О, ты прекрасен.
— Кто говорит? — рявкнул Константин. — Это шутка?
— Я не шучу, — последовал ответ. — Я друг. Хозяин. Спаситель, — голос был исполнен сострадания.