Вася отвлеченно скребла дно миски.

— Не в замок, — сказала она, слизывая бульон с пальцев. — В береге дыра. Но я не знала, как его зовут.

— Вася… — начала Дуня, глядя в яркие глаза девочки.

— Ммм? — сказала Вася, опустив пустую миску и встав на ноги. Дуне хотелось предупредить насчет… чего? Не говорить о сказках? Дуня подавила желание и сунула Васе корзинку, накрытую тканью.

— Вот, — сказала Дуня. — Отнеси это отцу Семену, он захворал.

Вася кивнула. Комната священника была частью дома, но туда можно было войти из отдельной двери в южной стене. Она сунула в рот клецку, пока Дуня не возмутилась, и выбежала из кухни, напевая громко и мимо нот. Ее отец уже привык.

Дуня медленно, словно против воли, опустила руку в карман внутри юбки. Звезда вокруг голубого камня сияла, идеальная, как снежинка, и камень был ледяным в ладони, хотя она все утро работала у печи.

— Еще рано, — прошептала она. — Она все еще девочка, еще рано, — камень сиял на ее морщинистой ладони. Дуня зло сунула его в карман и повернулась помешать суп мстительно, что было ей не свойственно, и прозрачный бульон выплеснулся за края и зашипел на горячих камнях.

* * *

Чуть позже Коля увидел сестру, выглядывающую из — за высокой травы. Он сжал губы. Никто из десяти деревень не смог бы так попадаться под ноги, как Вася.

— Ты не должна быть на кухне, Вася? — спросил он напряженно. День был жарким, его потеющая жена злилась. Его новорожденный сын постоянно визжал, у него резались зубы. И Коля, стиснув зубы, схватил удочку и ведро и пошел к реке. Но теперь сестра мешала его спокойствию.

Вася выглянула сильнее, но не вышла из укрытия.

— Ничего не могу поделать, брат, — успокаивающе сказала она. — Анна Ивановна и Дуня кричали друг на друга, Ирина снова плакала, — Ирина была их новорожденной сестрой, что появилась чуть раньше сына Коли. — Я не могу шить рядом с Анной Ивановной. Я забываю, как.

Коля фыркнул.

Вася заерзала в укрытии.

— Я могу тебе помочь? — с надеждой спросила она.

— Нет.

— Я могу посмотреть?

Коля открыл рот, чтобы отказать, но передумал. Если она будет сидеть на берегу, не будет проблемой в другом месте.

— Ладно, — сказал он. — Если посидишь там. Тихо. И не бросай тень на воду, — Вася перебралась в указанное место. Коля не замечал ее больше, сосредоточился на воде и удочке в руках.

Час спустя Вася все еще сидела на месте, а у Коли было шесть хороших рыб в ведре. Может, жена простит его пропажу. Он посмотрел на сестру и задумался, как она могла сидеть неподвижно так долго. Она смотрела на воду, и от выражения ее лица ему стало не по себе. На что она так глазела? Вода шептала, как всегда, зелень покачивалась на берегах.

Его леску резко потянуло, и он забыл о Васе и впился в удочку. Но рыба не успела попасть на берег, деревянный крючок оторвался. Коля выругался. Он нетерпеливо притянул леску и заменил крючок. Он приготовился забросить снова, оглянулся. Его ведра уже не было. Он выругался громче и посмотрел на Васю. Но она сидела на камне в десяти шагах от него.

— Что случилось? — спросила она.

— Моя рыба пропала! Какой — то дурак из деревни, наверное, пришел и…

Но Вася не слушала. Она подбежала к краю реки.

— Это не твое! — кричала она. — Верни! — Коле показалось, что он услышал плеск воды, словно она отвечала. Вася топнула ногой. — Живо! Лови свою рыбу! — стон раздался из глубин, словно терлись друг о друга камни, и ведро вылетело из ниоткуда, ударило Васю в грудь, сбив ее. Она инстинктивно сжала ведро и улыбнулась брату. — Вот рыба! — сказала она. — Старый жадина просто хотел… — но она замолчала, увидев лицо брата. Она без слов отдала ведро.

Коля хотел бы уйти, оставив ведру и странную сестру позади. Но он был мужчиной и сыном боярина, так что подошел на негнущихся ногах, чтобы забрать улов. Он хотел бы заговорить, пошевелил губами, напомнив Васе рыбу, но развернулся и ушел без слов.

* * *

Осень опустила холодные пальцы на высушенную летом траву, свет из золотого стал серым, а тучи стали влажными и мягкими. Если Вася и плакала из — за брата и сестры, то не при всей семье, и она перестала спрашивать у отца каждый день, когда подрастет и поедет в Москву. Но она ела кашу с волчьим аппетитом, часто спрашивала у Дуни. подросла ли она. Она не шила, избегала мачехи. Анна топала и визжала, но Вася не слушала.

Тем летом она бродила по лесу, пока было светло и ночью. Саша не ловил ее, когда она убегала, и она часто пропадала, хоть Дуня и ругалась. Но дни шли, погода становилась хуже, и короткими ветреными вечерами Вася порой сидела дома на стуле. Там она ела хлеб и говорила с домовым.

Домовой был маленьким, пухлым и коричневым. У него была длинная борода и яркие глаза. Ночью он выбирался из печи и вытирал тарелки, сметал сажу. Он чинил одежду, когда люди оставляли ее, но Анна кричала, увидев брошенную рубаху, и слуги не рисковали навлекать ее гнев. До прибытия мачехи, они оставляли ему подношения: блюдце молока или кусочек хлеба. Но Анна кричала и тогда. Дуня и служанки стали прятать подношения там, где Анна редко ходила.

Вася говорила, жуя хлеб, раскачивая ногами между ножек стула. Домовой шил — она отдала ему свою работу. Его пальчики двигались быстро, как мошки в летний день. Их разговор, как всегда, был довольно односторонним.