* * *

После середины зимы снега было втрое больше, он выпал большим слоем, а после последнего снегопада все замерзло, и дыхание людей застревало в носах, а слабые существа умирали ночью. Это означало, что дороги для саней открыты, дороги эти шли по рекам, укрытым снегом, гладким, как стекло, искрящимся под грязными следами, что пропадут с теплом. Мальчики смотрели на небо, ощущали мороз, расхаживали по дому, натирали обувь и точили копья.

И вот день настал. Петр и его сыновья встали затемно, а с рассветом вышли во двор. Люди уже собрались. От рассвета их лица раскраснелись, их звери топали и выдыхали клубы пара. Мужчина седлал Бурана, буйного монгольского коня Петра, он держался до белых костяшек за уздечку. Петр шлепнул ждущего коня, уклонился от зубов и забрался в седло. Его благодарный слуга отошел, тяжело дыша.

Петр следил за непредсказуемым жеребцом и за хаосом вокруг себя.

Двор у конюшни был полон тел, зверей, саней. Шкуры лежали между ящиками воска и свечей. Бочки меда и медовухи тесно прижимались к сверткам сухой провизии. Коля управлял погрузкой последних саней, его нос был красным от утреннего холода. У него были черные глаза матери, служанки хихикали, когда он проходил.

Корзинка упала со стуком в сухой снег почти под ногами запряженной в сани лошади. Зверь дергался в стороны. Коля отпрянул, Петр бросился вперед, но Саша опередил его. Он слез со своей лошади, как кот, а потом схватил коня за уздечку, заговорил ему на ухо. Конь замер, опешив. Петр смотрел, как Саша указывал куда — то и что — то говорил. Люди поспешили забрать поводья коня и корзинку, что спугнула его. Саша сказал что — то с улыбкой, и они рассмеялись. Юноша вернулся на лошадь. Он сидел лучше брата, любил лошадей и меч нес с грацией. Прирожденный воин, лидер. Петру повезло с сыновьями.

Ольга выбежала из кухни, Вася — за ней. Расшитые сарафаны девочек выделялись на фоне снега. Ольга держала в руках фартук, полный темных буханок, только из печи. Коля и Саша подошли к ним. Вася потянула второго брата за плащ, пока он ел буханку.

— Почему я не могу поехать с тобой, Сашка? — сказала она. — Я буду готовить ужин. Дуня мне показывала, как. Я могу ехать с тобой на лошади, я же маленькая, — она впилась в его плащ ладошками.

— Не в этом году, лягушонок, — сказал Саша. — Ты еще слишком мала, — при виде печали в ее глазах он опустился перед ней на колени в снегу и вложил в ее ладонь остатки хлеба. — Ешь и расти, сестренка, — сказал он, — чтобы подходить для пути. Бог тебя хранит, — он погладил ее голову, а потом запрыгнул на спину своей коричневой Мыши.

— Сашка! — крикнула Вася, но он умчался, отдавая быстрые приказы мужчинам, грузящим последние сани.

Ольга потянула сестру за руку.

— Идем, Васечка, — сказала она, когда девочка заупрямилась. Они подбежали к Петру. Последняя буханка остывала в руке Ольги.

— Безопасного пути, отец, — сказала Ольга.

«Моя Ольга совсем как мать, — подумал Петр, — ведь у нее лицо матери. Но… Марина была как сокол в клетке. Ольга мягче. Я найду ей хорошего мужа», — он улыбнулся дочерям.

— Да хранит вас обеих Господь, — сказал он. — Может, я найду тебе мужа, Оля, — Вася приглушенно зарычала. Ольга покраснела и рассмеялась, чуть не выронив хлеб. Петр вовремя успел поймать хлеб и был рад, ведь она срезала корочку и влила внутрь мед, растаявший от жара. Петр оторвал большой кусок, его зубы еще были хорошими, а потом замер, с наслаждением жуя. — А ты, Вася, — строго добавил он. — Слушайся сестру и не уходи из дому.

— Да, отец, — сказала Вася, но с тоской смотрела на лошадей.

Петр вытер рот ладонью. Толпа уже привела себя в порядок.

— До встречи, дочери, — сказал он. — Отойдите от саней, — Ольга кивнула с печалью. Вася не кивала, она не могла стоять на месте. Раздались крики, треск хлыстов, и они поехали.

Ольга и Василиса остались один во дворе, слушали колокольчики на санях, пока их не скрыло утро.

* * *

Прошло две недели в пути, они задерживались, но не опасно. Петр и его сыновья прошли окраину Москвы, кипящую торговлей на холме у Москва — реки. Они учуяли город раньше, чем увидели, поднимался дым десяти тысяч костров, а потом из дыма появились купола — зеленые, алые и синие. Наконец, они увидели сам город, большой и запущенный, как красивая женщина с грязными ногами. Высокие золотые башни поднимались гордо над бедными, позолоченные иконы смотрели непоколебимо, пока князья и жены фермеров целовали их лица и молились.

Улицы были в снежной грязи, смешанной несметным количеством ног. Нищие с почерневшими от холода носами цеплялись за стремена юношей. Коля отбивался, а Саша пожимал их грязные руки. Красное зимнее солнце двигалось к западу, когда они добрались, уставшие и в грязи, до больших деревянных ворот, украшенных бронзой и окруженных башнями. Дюжина лучников следила за дорогой со стены.

Они холодно посмотрели на Петра, сани и его сыновей, но Петр передал их капитану бочку хорошей медовухи, и их мрачные лица тут же смягчились. Петр поклонился капитану, потом его людям, и стражи помахали ему с хором комплиментов.

Кремль сам по себе был городом: дворцы, хижины, конюшни, кузни и много недостроенных церквей. Хотя изначально стены были двойным слоем дуба, с годами дерево изгнило. Брат Марины, великий князь Иван Иванович, приказал заменить их стенами, что были крепче. В воздухе разносился неприятный запах глины, которую пекли на балке, плохо защищающей от огня. Всюду вопили плотники, стряхивали опилки с бород. Слуги, священники, бояре, стражи и торговцы ходили вокруг, шумя. Татары на хороших лошадях терлись плечами с русскими торговцами, направляя сани. Все кричали при малейшем поводе. Коля потрясенно смотрел на давку, с трудом скрывал волнение. Его конь дернулся от прикосновения всадника к поводьям.