— Да отколе же взять столько? — изумился Патрикеев.

— То не твоя забота, пиши: здеся тридцать тыщ да здесь сорок — так вот всю границу и загородим.

Патрикеев старательно вписывал на карте цифры и имена. Тонкое гусиное перо вертелось юлой в его больших пальцах, громко скрипело и брызгало. Наконец оно извергло огромную кляксу, покрывшую под собой Тарусу с двадцатитысячным войском. Великий князь взглянул на его ручищи и вздохнул:

— Эх, Юрьич, носы тебе кровянить небось сподручнее? Ну-ну, вели кому-то из писцов перебелить хартию. И вот что, пошли гонцов к западным князьям, пусть все не мешкая идут к Рославлю, вот сюда, и меня там поджидают. Бог даст, сам вскорости там буду и войска тыщ сорок с собой приведу, тож на хартии этой отметь… Ну и отряди в Алексин тыщи две-три… Наших не трогай, а возьми от служивых татар, хоть от Мустафы. Он недавно к нам на службу принят, вот и скажи, что хочу его в деле проверить…

После ухода Патрикеева Иван Васильевич говорил о разных тайных делах сначала с Хованским, а потом послал за Латифом. Царевич вошел, веселый и беспечный. Он сказал положенные слова привета, Иван Васильевич кивнул и спросил через толмача, слышал ли царевич про битву под Алексином. Латиф пожал плечами — это были вести из другого мира, с которым он предпочитал сталкиваться как можно реже.

— Ты свой город на разграбление оставил, а теперь знать о нем ничего не хочешь! — осердился великий князь.

— Я оставил там часть своих людей и хочу знать, что с ними, но… — Латиф помедлил, — ты взял меня для более важного дела, чем защита какого-то городишка.

Иван Васильевич помолчал: дело, которое он собирался поручить Латифу, было действительно куда более важным.

— Я наслышан о твоей беспутной жизни, — наконец сказал он. — Думаю, что пора тебе заняться делами, более пристойными твоего сана.

— Приказывай, мой господин, — отозвался Латиф, — я готов исполнить твое желание, особенно если вознаграждение будет соответствовать степени пристойности…

— Чего же ты хочешь?

— Всего! Но буду довольствоваться тем, что ты мне предложишь.

— Золотоордынского трона будет довольно?

— Это высокая награда, — поклонился Латиф. — Что я должен сделать?

Великий князь пытливо глянул на царевича:

— Мною послан отряд на разграбление Сарая. Ахмат далече, и трон может достаться тому, кто поспеет к нему первым.

Оживление Латифа сразу же исчезло.

— Мне нужно ехать в Сарай? — нерешительно спросил он. — Это опасно, мой господин. У Ахмата большое войско, и оно еще не разгромлено тобой. Нет, я не смею совать голову в пасть грязному шакалу…

— Ты хочешь все и ничего не смеешь, — усмехнулся великий князь. — Что ж, найдем другого человека. У царевича Мустафы меньше прав, но больше решимости! Так ведь? — обратился он к вошедшему Хованскому.

— Так, государь, — ответствовал тот. — Мустафа только что высказал желание взять богатства Золотой Орды и весь ханский гарем…

По лицу Латифа прошла смутная тревога. Он был доволен своим нынешним положением, дававшим много удовольствий — и почти никаких забот, и готов был мириться с ним до скончания века. Однако в случае успеха Мустафы московский государь потеряет к Латифу всякий интерес, его попросту отбросят в сторону, как отслужившую старую вещь. Наконец благоразумие взяло верх над нерешительностью.

— Ладно, я согласен, — тихо сказал он. — Но как мне свершить требуемое?

— Ты получишь все, что нужно. Хованский обеспечит тебе путь следования, обговоришь с ним подробности. Что еще? — спросил великий князь, заметив, как замялся Латиф.

— Я говорил уже, что оставил часть своих людей в Алексине, некоторых мне будет не хватать. У нас говорят: сильный борец должен иметь крепкую спину.

— Я дам тебе храбрых воинов и, если желаешь, пошлю вдогон тех, кто тебе необходим.

— Отпиши в крепость, царевич, — протянул Хованский лист бумаги, — мы пошлем быстрых гонцов, и на рассвете твои люди уже отправятся в путь.

Латиф написал несколько слов и приложил свою печатку.

— Пока за твоей спиной московский государь, она будет крепкой, — напутствовал его великий князь. — Крепи лучше свои руки, Латиф: золотоордынский трон — нелегкая ноша…

Небольшой городок не мог вместить всех ратников, и они заполнили серпуховские окрестности. Ночью весь берег Оки был расцвечен кострами. Сидели ополченцы с недальних мест, одетые кто во что горазд, и разный служивый люд из Переяславля и Суздаля, Владимира и Ростова, Юрьева и Дмитрова, Радонежа и Звенигорода — из всех славных восточных и северных русских городов. Говорили о первых нынешних победах над басурманами и вспоминали победы давних лет. Горели нетерпением скорее встретиться с врагом, ругали за медлительность воевод. Для многих пошел уже третий месяц походной жизни, а в ратном деле им быть еще не довелось. Особенно досадовали ополченцы, не привыкшие к безделью в страдную пору. Земля, будто стремясь восполнить прошлогодний недород, разродилась невиданным урожаем: никли тяжелые колосья, налитые спелым зерном, у деревьев ломались ветви от обильных плодов, но рабочие мужицкие руки были заняты рогатинами и топорами. Русский человек особой почтительностью к властям никогда не отличался, а в бездельном ожидании язык развязывался даже у самых робких. Доставалось всем: начинали, как водится, с кашеваров, а кончали князьями. Теми самыми князьями, за которыми они завтра без раздумий пойдут в битву, а случится, и закроют их своей грудью от вражеской стрелы. Сейчас же и у костров, и в сараях, и в избах похвальных речей звучало немного.

Просторная изба серпуховских богомазов была на эту ночь отдана великокняжеским писцам. Здесь писались созывные грамоты и ложились на бумагу указания государя, с тем чтобы сразу же полететь с быстрыми гонцами в разные края московской земли. Уж давно стемнело, и многие улеглись спать, утомленные хлопотной службой. За широким столом трудились лишь двое, составлявшие по приказу Патрикеева ратную хартию для великого князя. Было тихо, негромко всхрапывали спящие, да ворочался на печи один из богомазов, оставленный в избе по причине своей ветхости и хворобы. Он несколько раз пытался начать разговор, но писцы работали молча. Наконец старик не выдержал, сполз с печи и, подошедши к столу, стал смотреть на работу.