Шрифт:
Я не могу сказать, чтобы мальчиком Колюша проявлял какое-то особое усердие к религии, но он всегда охотно слушал духовное чтение по вечерам и не скучал от длинных молитвенных правил. На эти правила (вечерние и утренние) семья становилась вместе, и молитвы читались поочередно кем-либо из детей.
Как и другие из наших детей, Колюша перед праздниками ходил ко всенощной и утром к Литургии, причащаясь обычно не реже одного раза в месяц. Но если в детстве он делал все это из послушания (хотя и охотно), то юношей он глубоко стал понимать секрет успеха во всех жизненных делах и стал усиленно молиться и искать помощи у Бога, когда в этом чувствовал нужду. Больше всего он любил читать акафист своему Ангелу – Святителю Николаю – и знал его наизусть. Как правило, он прочитывал его перед каждым из своих экзаменов. К молитве он относился очень серьезно: между прочим, он не допускал небрежности в одежде, когда стоял на молитве.
Колюша с папой
Будучи юношей, когда его звали молиться, он надевал на себя обувь, пояс и приводил в порядок свой костюм. Из повседневных молитв Колюшиному сердцу особо близки были «Царю Небесный» и кондак Богородице «Взбранной Воеводе победительная…». Он никогда не уходил с праздничного всенощного бдения, не выслушав этого песнопения, которое он называл «гимном Богоматери». Он не любил вычурного хорового пения и очень ценил общее пение, всею церковью.
Когда мне было сорок семь лет, я захворал скарлатиной и был отвезен в больницу. По своей инициативе дети с этого дня стали читать акафисты. Они читали по очереди каждый день один из акафистов – Святителю Николаю, целителю Пантелеймону, преподобному Сергию и преподобному Серафиму, в дополнение к вечернему правилу. Последнее занимало двенадцать – пятнадцать минут, затем требовалось около двадцати минут для акафиста. Таким образом, вечерняя молитва стала занимать ежедневно не менее получаса. Когда я стал поправляться, а с молитвой запаздывали или все были очень усталыми, то возбуждался вопрос о сокращении правила. В этих случаях Колюша всегда протестовал и требовал точного выполнения взятого на себя обязательства. И чтение акафистов прекратилось лишь с того вечера, когда я был снова дома. Так было прочтено около сорока акафистов.
Колюша всегда исполнял все просьбы и старался услужить каждому, в чем только мог. Мама его вспоминает такой случай из времени, когда он был в старших классах школы. «Нас убедительно просили одни знакомые (не очень к нам близкие) посетить их. Я не сочла возможным отказаться. Но когда стала собираться идти к ним, меня не захотели сопровождать туда ни муж, ни дочь. Видя мое огорчение, Колюша сразу согласился идти со мной. Он сам выгладил брюки, надел чистую рубашку и вычистил ботинки. Его поведение в гостях удивило меня. Он так мило и любезно держал себя в гостях, что хозяйка сказала мне наедине при прощании:
– Как хорошо он воспитан, какая прекрасная у него душа – он просто весь светится…
Дома, когда я похвалила его поведение в гостях, он сказал мне:
– Вот видишь, мамочка, ведь я умею себя вести. Не думай, что я не воспитан, я все понимаю и не осрамлюсь».
Были ли недостатки у Колюши? Конечно, были. Мальчиком он работал с усердием и любовью, когда дело его интересовало. Когда этого не было, нужно было несколько побуждать его оставить игры и приступить к занятиям. Бывало также, что он забывал исполнять поручения и иногда был излишне болтлив. При живости характера он иногда бывал нетерпелив. Так, он всегда выражал недовольство горячими блюдами. Как-то раз, сидя за обедом, он стукнул кулаком по столу и воскликнул, делая ударение на первом слове: «Опять каша горячая!» За это ему, конечно, досталось. С тех пор над ним часто подшучивали, когда кушанье нельзя было есть сразу: «Что, Колюша, опять каша горячая?» В другой раз ему сильно досталось за стеклянный шприц, который он сломал, побежав с ним за забежавшей в квартиру чужой кошкой, чтобы полить ее водой из шприца. Но я не помню за ним ни одного случая злобы, сухости или черствости сердца, невнимания к нужде ближних или знакомых. Я замечал в нем иногда и чувство гнева, но это было лишь в тех случаях, когда он видел несправедливость или обиду кого-либо из близких.
Когда случалось делать ему замечание за излишнюю резвость или забывчивость, то обычно Колюша сразу же просил прощения и молчал, когда слушал выговор. Я помню случай, когда в запальчивости я назвал его обидным именем за неисполнение какого-то поручения. Почувствовав затем свою несправедливость, я сказал ему:
– Колюша, я сожалею, что назвал тебя так обидно.
– Не беспокойся, папочка, – ответил он и посмотрел на меня таким ясным взором, в котором я мог прочесть полное примирение души: его любовь покрывала всегда все обиды и не позволяла гнездиться в сердце злопамятности.
Была еще одна черта, типичная для характера Колюши в юности. Это презрительное отношение к деньгам. Тщательный и аккуратный в работе, по отношению к деньгам Колюша проявлял какую-то подчеркнутую небрежность. Когда он брал на расходы деньги, он рассовывал их по карманам, и там они превращались в грязные комочки, которые вылетали с носовым платком или вытряхивались при ревизии карманов перед стиркою брюк. «Вот барахло-то», – говорил Колюша, когда смотрел на это неожиданно для него появившееся неприглядное содержание его карманов. Я укорял его за эту небрежность, но не мог привить ему уважение к деньгам. Следует заметить, что подобная небрежность являлась следствием основной черты его характера – пренебрежения материальными ценностями. Они никогда не занимали его сердца и его внимания, и с чем ему не приходилось бороться в себе, так это со «сребролюбием» в широком понимании этого слова.
Та же черта характера проявлялась у него и в отношении сладостей, которые он, будучи мальчиком, получал в день своего Ангела, на большие праздники и т. п. Он всегда щедро угощал ими близких и не умел беречь их. Зная свою слабость невоздержания при избытке сладостей, он часто отдавал их сестре с просьбой: «Спрячь, Тяпик, а то я все съем».
Никогда в Колюше нельзя было заметить хотя бы оттенка лукавства, лжи или лицемерия. Прямота, искренность и абсолютная правдивость были его отличительными чертами.