Шрифт:
Я всё надеялся на авось. Авось, думал, туристские власти заартачатся, явят принципиальность и в самый последний момент что-нибудь да выкинут вкусненькое. Из запретительной серии. И я – не еду. Но не выкинули. Это уж совсем напрасно!
Вот когда кинулся я сучить петлю.
Поднялся в тамбур. Походя рванул дверь в соседний вагон. На ключе!
– Первая дверь нерабочая, – заворчала с платформы проводница. – Не выворачивайте почём зря.
Не бегом ли сунулся в другой конец – перекрыто и там.
Было отчего пасть в отчаяние…
Поплёлся назад в тамбур. Николай – привёл же леший как на вред! – у самой у подножки. Вежливо интересуется:
– А чего это ты как с креста снятый?
– Топал бы, Хрен Константиныч, до хаты…
Лыбится, а сам ни с места.
"Или он догадывается?"
Тут вагон дёрнуло.
Николай сорвался следом, растаращил руки.
– Легкого рюкзака!
В ответ я круто тряхнул кулаком и побрёл искать пустое место, да завяз у первого же окна. Как стал, так и простоял то ли пять, то ли все с десяток остановок, наверняка простоял бы, злой, распечённый Николкиной плутней, и до самого до Танхоя, если бы…
Поезд уже огибал Байкал.
За окном, на воле, жила ночь, когда запнулись мы у какого-то столба в поле. Ни огней, ни людей.
И вдруг где-то в хвосте поезда задавленно полоснула гармошка- резуха. Гармошка шла: звуки накатывали чётче, резвей, яростней.
Парубки и девки, будто похвалялись друг перед дружкой, ядрёно, вперебой ввинчивали в темнищу тараторочки:
– Не поеду в Баргузин,А поеду дальше.Я того буду любить,С кем гуляла раньше.– Шила милому кисет,Вышла рукавичка.Меня милый похвалил —Какая мастеричка!– Через крышу дружка вижу,По чему я узнаю?По вышитой рубашке,По румяному лицу.– Напишу письмо слезами,Запечатаю тоской.Я пошлю по телеграфу,Пусть читает милый мой.– Мама, мама, полечи,Меня изурочили.Приходили два солдата,Голову морочили.– Я сидела на окошке,Три я думки думала:То ли сеять, то ли жать,То ли замуж убежать.– Миленький, удаленький,Пошто не помер маленький?Я бы не родилася,В тебя бы не влюбилася.– На углу висит пальто,Меня не сватает никто.Пойду выйду закричу:”Караул! Замуж хочу!”– Мой миленок смековат,Смековатей я его:Он мою подружку любит,Я – товарища его.– Моя милка умерлаДа на столах лежала.Я хотел её нести —Она убежала.– "Ангара" идёт по морю,Окна голубеются.Ты скажи, матросик, правду,Можно ли надеяться?Стоял поезд дольше против обычного, да и стронулся он как-то вяло, вовсе без охоты. Медленно поплыл состав. Весело вышагивали рядом с тараторочками на устах молодые.
Похоже было, не спешил уходить от них поезд; и машинистам, и проводникам, и налипнувшим к окнам пассажирам – всем вкрай как хотелось, нетерпёж подпёк! – дослушать непременно про всё, про что пелось…
И под счастливые голоса ночи, и под ленивый колёсный стукоток всё во мне полегоньку смирилось, успокоилось… прилегла маятная душа…
3
Всякая избушка своей кровлей крыта.
Жена мужу пластырь, муж жене пастырь
Напротив за откидным столиком в скуке провожала время тоненькая обаяшка с медицинским сундучком.
Светлана.
Медсестра.
То, что с нами ехала не крестная сила, а медицина, успокаивало как-то.
В соседнем купе девушка счастливо просила:
– Золотце, спой!.. Ну, спо-ой…
Дрогнула на гитаре струна. Красивый молодой голос повёл песню:
– А под ногами, сквозь туман,Встаёт хребет Хамар-Дабан…«Боже мой, если б ты знала, – писал я жене, – сколько ещё сору у меня не только в карманах, но и в голове: я отважился идти пешком через Байкал. А, будь что будет… Для сибиряков это обычная прогулка… Все на лыжах, один я так. 45 км! Это не любовь твоя Невский, даже не Новый Арбат.
И выжал, вытолкал на променаж кто бы ты думала? Небезызвестный дружок юности. По старой памяти всё довоспитывал, в ранешние годы не успел: ”В наш грустный век машин, в век лени не грех побольше хаживать, иначе превратишься в пристяжку к мотору”. Тоже мне… Мартын с балалайкой, а туда же, в академики! Было не расплевался с ним.
Забраковал мои он ботинки, снял с лыж свои, всучил.
"И пальто, – командирничает, – не бери. Не донесёшь. Да и по коленкам окаянное будет хлыстать. А вообще-то, друже, в дороге и бородавка за пуд тянет…"
Взаменки дал штормовку, брезентуху свою. Кажется, домодельная.
У Николки у нашего в одних санях катаются "тонкая тактика и грубая практика".
Распрекрасно помню твоё: хочу в Сибирь, там все меха бегают. Покуда не совстрел. А нападусь если на Байкале на какого подходящего, обязательно дам ему наш адрес – попрыгает к тебе. Только уж очень не жди.
Простучали границу бурятскую.
Уже час ночи.
Скоро Танхой. Там пущу тебе письмо.
Из Танхоя союзом пойдём через Байкал. Карточка твоя со мной, значит, пойдешь и ты, маяточка моя».
4
Плохо знают люди, чем человек хорош.
Всякая сосна своему бору шумит.
Танхой.
Глухая ночь без звёзд.
Весёлый, гомонливый людской ручеек изгибисто течёт по тропинке меж плетнями от вокзальчика к школе.