Следующее утро было прекрасным. И ещё бoльшую прелесть ему придавало то, что вещи были уже собраны, а до отъезда оставалось всего три дня – торопиться, правда, некуда. Попил чай с матерью. Наговорились впрок ещё за прошлые дни, думал, что бы такое хорошее сделать, чтоб уж совсем быть умницей (а себе это пообещал ещё в поезде, где-то между 1743 км и «Ивняком»). Ну, «на ловца и зверь»:

– Вань… Ты сегодня очень занят?.. – крикнула с кухни мать.

– Да не…

– Не съездишь в деревню на пару часиков, где дом раньше стоял, помнишь?

– Ну…

– Там церковь была, а у местного батюшки вода святая… Она к тому ещё и целебная, я давно хотела съездить, да сил нету канистру везти с собой, а водички хочется, она вроде бы помогает…

И, конечно, через полчаса я уже садился в автобус до «Садов», и ещё спустя минут сорок с чувством исполняемого долга шел по дороге в Краснополье. Дом помнил плохо, но в эту деревню мы иногда ездили к каким-то родственникам, пока они не переехали куда-то в Сибирь. Свой дом мы продали после смерти отца, я ещё не ходил в школу и помнил лишь смутно какие-то кусты, забор… Но где церковь та, кажется, знал, хотя и не уверен был, что легко найду. Ан нет – церковь одна, единственное каменное здание в деревне – пузатый купол гордо глядит в небо пунцовым золотом, и синеватая голубизна стен напоминает о весеннем небе, яро и щедро радующемся солнцу на фоне сена, навозных куч и истлевших сараев. Зашел, хотел спросить, огляделся – никого нет, тут же услышал, что где-то в углу ведут беседу двое. Я поневоле прислушался, не став прерывать.

– …Крестишься, раз желаешь. А сколько заповедей в христианстве, знаешь?

– Десять: Не убий, не укради, почитай отца и мать, не прелюбодействуй, не лжесвидетельствуй… И нет Единого Бога, кроме…

– Достаточно! Живёшь ли жизнью общины, как часто причащаешься, блюдёшь ли пост?

– Но… – собеседница смутилась.

– Что скажешь на исповеди? – Молчание.

Без слов ясно было, что та в свои двенадцать-четырнадцать была в смущении…

– Как часто бываешь в церкви?

– А я с Богом и так беседую… Сама… – простодушно ответила она.

– Да кто ты такая, чтоб с тобой Господь беседы вёл!? Есть Церковь, есть Священство и мы – посредники между паствой и Всевышним… Да чтобы ты поняла, если б Дух Святой и вправду снизошёл до тебя?! Иди-ка, давай, понаберись уму, походи к службам исправно, а через пару месяцев приходи на исповедь, очистись от грехов, а там и поговорим. Следующий!

Я поневоле вздрогнул, мимо меня успела скользнуть девочка в платке, и я не смог её разглядеть, но она, кажется, всхлипнула и тут же закрыла дверь. Я остался наедине с настоятелем (или кто он?.. Не знаю…).

– Я бы хотел воды набрать канистру, – не дожидаясь расспросов, выпалил я.

– Вход со двора. Там служка дежурит, он поможет. С Богом, сын мой, с Богом…

Я поблагодарил и вышел, крестясь, куда было указано. Об услышанном разговоре ещё долго раздумывал на обратной дороге в автобусе, и совсем уже было углубился в свои мысли, но внезапно машину тряхнуло, и мотор, чихнув пару раз, предательски заглох, автобус понемногу стал сбавлять скорость и, прислонившись к обочине, встал. Из общего гама я понял, что сломалось что-то очень важное, и дальше всем предлагается пойти пешком. Я как-то заупрямился (сорок литров тащить на себе как-то не хотелось) и не сразу заметил, что автобус почти опустел. Когда все уже разбрелись, я стал оглядываться, и по тому, как на меня махнул рукой водитель, я понял, что ждать нечего.

Пошёл пешком. Просёлочная дорога, на моё счастье, была на открытом месте и легко высыхала после дождей. Последняя пара сухих дней сделала её проезжей – я шел по полю возле и не боялся брызг, хотя мне, кажется, уже было всё равно. Попутный транспорт как ветром сдуло. Пошёл так. Вскоре совсем недалеко от дороги заметил пруд, тот самый, на который с палатками ездили ночевать с ребятами в школе. Он почти зарос. Ни песка, ни мелкой гальки по берегам не было видно – теперь кромку воды, отступившей вглубь, окаймляла пожелтевшая осока и чахлый камыш. Берег, где раньше загорали – порос травой, а вода потемнела. Вспомнились слова нашего руководителя – биолога Анатолия Павловича: «Вам, ребята, повезло ещё, климат меняется, уже через десяток-другой лет пруд начнет заболачиваться, мелеть, система протоков и ручьёв… Хотя, вот если бы он смог «отойти» метров на сто пятьдесят левее или чуть больше к югу – то этого бы не было – там проходит…», – а что и как там проходит, и почему «так было бы лучше», я уже не помню.

Я огляделся. Как ни странно, пруд выглядел не так уж уныло – всюду разрослись трава и мох на старых брёвнах… – тоже жизнь, в конце концов… «Так просто всё в природе – Жизнь и Смерть… Ни о чём не жалеть, ничего не желать… Жизнь так жизнь, смерть так смерть – по воле неведомых причин, по строго заведённому календарю, так спокойно и безразлично. Интересно, а пруд хотел бы «отойти» метров на сто пятьдесят? – подумалось мне. – Наверное, нет. А я бы точно хотел… Всё-таки, человек без права выбора – не человек, как ни мудра природа в своём спокойствии – она живёт иначе… Чего-то в ней не хватает… – Просто проклятье какое-то, – мысленно выругался я – Чего не хватает-то?!..».

Привычка быть честным с самим собой сейчас возвращала его к этому чему-то, чего он сам не знал. На обратной дороге, пока он размышлял, ему опять написала Наташа, она дулась на то, что он долго не отвечал, и она не успела купить шкаф, а он какой-то совсем последний. Ей так хотелось… – Короче, если, как он вернется, они тут же не пойдут в «Неаполите рестарант» – не простит. Он устало вздохнул и выключил телефон – он всё-таки промочил ноги, измазался глиной и уже очень устал. Каких-то сил на выяснение отношений – не было.