Сдали нервы, - прочитал Гайд сонм чувств, мелькнувших на лице маркграфа. Маленькая победа? Пожалуй. Очень трудно заключать брачный союз, когда претендент на руку прекрасной Сэз будет столь далеко.

– Моему сыну только шестнадцать.

Я думал, не попытается, - облегченно вздохнул рикордер. На случай упорства на столе стоял колокольчик, по звонку которого в комнату войдет стража.

– Семнадцать через четыре месяца, - внес уточнение Гайд, подглядев в заготовленную справку, которую держал под рукой.
– Ехать осенью.

Как же так Поллак? Упустил из виду важное обстоятельство. Браки ранее восемнадцати разрешаются только с дозволения сюзерена. Оттон не даст его в любом случае, под любые гарантии. А то, что сынок окажется в Эгле свяжет тебе руки. Рискнешь наследником, марк? У Моффета все ходят по нитке. Или пошлешь Оттона подальше и ослушаешься? В любом случае, Каасу от союза с тобой становится мало толку, теряется Мюнц. А ландграф прогматик и еще какой!
– раздумывал рикордер. В пору, смеяться от радости. Но не весело. И не понятно почему.

Они все рассчитали. Все!
– сердился Поллак на пфальца и Гайда.
– Лучше бы этот прохвост улыбался или скалился мне в лицо, чем вот так, бесчувственно говорить о Колине.

– ...Держать границу от браттов... нужен молодой... Я готовил себе смену.

Зачем я это говорю? Кому? Для чего?
– сдержался не выдать эмоции маркграф.

Разговор разбередил недавнюю, незажившую рану невосполнимой потери. Вытерпеть боль - не признавать очевидное. Что он и делал.

– Разумно и предусмотрительно. И пока ваш сын отсутствует, вы ПРОДОЛЖИТЕ исполнять возложенные обязанности. Имеющиеся соображения вольны изложить на бумаге, - пояснил Гайд, - и подать на рассмотрение. Пфальц примет решение в кратчайший срок. Но думаю, вы не настолько самоуверенны, указывать сюзерену, где лучше использовать таланты подданных?

– Нет.

– Отлично. Каждому должно служить, согласно велению и с наибольшим рвением. Возникнут вопросы, обращайтесь к указу. В нем все разжевано. Еще что-то, с удовольствием помогу или поспособствую помощи.

Поллак вспомнил площадь. Частые ряды виселиц.

– Скольких отправите?

– Компанию вашему сыну составит баронесса Янамари аф Аранко.

Бедная девочка, - пожалел Поллак названную. Барон Аранко висел во втором ряду от Дозорной Башни, на Конюшенном рынке.

Капралишка замковой стражи, без стука ввалился в домишко священника и, набычившись, прошевелил усами.

– Кличуть, ваша святость. Идемтя.

Ни должного уважения, ни обычной робости, ни заискивающей заинтересованности. Святые братья ближе к богу остальных смертных. Молить за грешные души и пропащие головы.

Из-за кухарки, - предположил Эйгер истоки неподобающего к нему отношения.

Мосластая курва не вылезала из его кровати все истекшие ночи. Особенно её возбуждал незрячий глаз. Вылизывая, впадала в полное неистовство. Захлебывающиеся вопли мокрощелой давалки сравнимы разве что с воплями слуги, уличенного в краже. Бездельнику влили в пригоршни расплавленного свинца. Результат слышали за пять верст.

Провели коротким путем, не через приемную палату и длинный жилой этаж, а по лестницам бокового хода и темными короткими коридорами, в которых грязь, рухлядь, мышиный помет и безмолвные приведения слуг.

Уж не обратно ли в кутузку?
– усмехался Эйгер своим страхам. Страхам ли? После монастырской ямы - волнениям.

Привычно плохое освещение. В настенном рожке коптит факел. Не часто расставлены шандалы. Достаточно прохладно. В зев камина сложены поленья, но не зажжены. Скоро вовсю загуляет весна и обитатели замка в ожидании прихода настоящего тепла. Сквозняк метет по полу сор перепрелой соломы, дергает не снятую паутину и двигает тени.

Сюда меня не пускали, - оглядывал тринитарий место повторной аудиенции.

Сгнившие от сырости и древности подоконники. Оконные рамы не в лучшем состоянии. Межэтажная балка укреплена накладкой. Надолго ли? Угол здания просел и растрескался. Очевидно финансы не сильная стороны Нида аф Поллака. Выжимать деньги из подданных, талант, каким владелец Мюнца не наделен. Впрочем, стоит ли его в том упрекать? В марке живут вольные люди, прельщенные, прежде всего, отсутствием большинства королевских и местных налогов, задобренные неисчислимым множеством послаблений, свобод и привилегий, другим не доступным. Надо же чем-то уравновешивать постоянную и близкую опасность. Еженощную и ежечасную. Братты сразу за границей, мелководной Пшешкой. Беспокойные соседи не дадут забыться ни в праздники, ни в будни.

Властитель Мюнца расположился за пустым столом. Ни бумаги, ни тарелки, ни кружки. Навстречу не поднялся и приветствие опустил. За истекшее время отношения к тринитарию не переменил.

– Я согласен, - коротко заявил Поллак, едва Эйгер миновал середину зала. По замыслу слова служили сигналом остановиться, и внимать с расстояния, но тринитарий знак проигнорировал.

Маркграф не один. Позади него, за спинкой кресла, хоронилась женщина, в строгом котарди без всяких украшений. Голову покрывал вимпл, скрепленный не лентой, а обручем простого серебра. Жена Куцепалого могла усложнить беседу. Эйгер не любил когда в дела мужчин впутывался противоположный пол, но сейчас не он определял, кому присутствовать при разговоре.