– .... Заберите! Заберите!
– раздавал Альтус пожертвованные ему деньги.
– Наг предстану перед Всевышним. Зачем мне? Что купить? Прощение? Милость его? Нет того во мне! Нет! Наг предстану, но чист! Чист!
– с отчаяния, с замахом, грохнул кружку о плиты. Осколки и деньги брызгами все стороны. Рухнул на колени и поковылял к входу в храм. Стражники растерялись. Подобных Альтусу в дом бога не впускали.
– Не за себя, за них прошу!
– тыкал бывший актер грязной рукой в притихших зрителей.
– Очерствели сердцем, душами увязли в грехах, что колесница в трясине. Не с умысла. По незнанию. Нет света им, Господи! Нет дороги. Пастыри их слепы, а те, кто зрячи корыстны. Не попусти беды! Не попусти! Невинные они. Ибо некому за ними приглядеть. Некому слово твое донести.
– Альтус запутался в подоле рубища и упал на живот. Не встая перекатился на спину. Кричал в надрыве, вздувая жилы на тощей шее.
– Грядет! Грядет глад лютый! Богатый обрадуется корке, бедному не достанется и крошки. Матери не накормят детей, брат отберет у брата, отцы продадут дочерей. Сильный насытится слабым! Глад грядет! Скоро! Уже скоро!
– Альтус ткнул в небосклон.
– Не солнце не луна взойдет. Лик ужасный! В огненных небесах огнем объятый, над землей и полями парящий. В алчной пасти его огонь, а слезы смолица кипящая. Страшен лик! Страшен!
– перевернувшись со спины на живот, извиваясь пополз на брюхе.
– Прости нас, Господи! Прости! Отмолю!

Кто-то не выдержав, швырнул нищему кошель. Заткнись только! Следом упал еще и еще. Люди словно испытывали его. Как ты духом, парень? На других горазд всех собак вешать.

Побирушка не поддался. Разметал подаяния рукавами с пути. А то, захватив в жменю, швырял подаяние обратно в толпу. Что ему деньги, когда в его власти их разум, воля, судьба, сама жизнь.

– Не от сердца оно, - разбрасывался монетами нищий и обвинял.
– Мните меня от него отворотить? К себе перетянуть? Чтобы во время ЕГО, стоял с вами, страшась ответа за деяния свои. Нет, не хочу! Не бывать такому! Не мне! Ему несите! Ему!
– указывал нищий на вход в храм.
– Не сор, не злато! Любовь. Он не золото нам завещал. Любовь. А мы её разменяли на пригоршни железа.

Альтуса свела судорога, он упал, захрипел, выплевывал слова вместе с пеной, возвещая близкую беду.

– Глад Великий.... Глад.... За предательство.... Предательство....

Почувствовав легкую поживу, пророчеству вторили дурным нестройным хором многочисленные собратья по нищенскому ремеслу. Не ленились, успевали подбирать и хватать раскиданные Альтусом деньги. Случалось, ссорились и толкались.

К концу действия нищий свернулся калачиком, закрыл лицо руками и затих, будто умер. Оставив толпу взирать на него в недоумение. Отверг милостыню.... Не взял и монетки.... Говорил мало, но страшно?! Это беспокоило и тревожило. А ну как правдой окажется.

– Глад! Глад грядет!
– блажили сирые и убогие, поймав кураж. Тянули жадные запачканные грязные ладоши. Им щедро совали, кидали. Отстаньте, замолчите, заткнитесь.

Скоро ли, но Альтус очнулся. Убрал трясущиеся руки от лица. Зарыдал.

– Прости нам!

Народ ахнул кровавым слезам на скорбном лице.

В Нумии и Йоррун не признать недавних арестанток. Отмылись, приоделись. Возле них уже крутится разодетый фыферь, предлагая деньги, защиту, крышу над головой и хорошую легкую работу.

– Они уже работают. На меня, - отогнал Колин надоедливого вербовщика.

Обед в шинке занял некоторое время. И отвыкли от нормальной еды и поглазеть по сторонам любопытно. На них поглядывали, подмигивали, но с разговорами и заигрываниями не лезли. Осторожность внушал не столько шрам сопровождающего, сколько шнепфер.

Успели, прикупили в лавках всякой мелочевки. Женских штучек в виде расчесок, зеркалец, дешевеньких побрякушек. Покупки по крупней сделали в Жемчужной Петле, куда без Колина женщин не пустили бы и на крыльцо. Заглянули в Стальной Лоб. Унгрийцу пришла, как он посчитал, одна забавная мысль.

– Я обещал, - поприветствовал Колин заждавшегося хозяина по-свойски. Оружейник нет-нет косился на циркачку. Нос распух, глаза заплыли в щелки.

Первая покупка разочаровала Кроуса. Экзотический пале* выглядел отменно, но являлся скорее игрушкой, чем оружием. Баловство одним словом. Кроме серебра в накладках на ножнах и мелких рубинов ничего примечательного.

– Это не мне, - заверил Колин оружейника.
– И не ей.

Циркачка взяла переданное оружие, почтительно выдвинула клинок на треть, глянуть. На этом почтение закончилось.

– Прошлый раз я посмотрел несколько занятных вещиц, - напомнил унгриец.

Йоррун взвизгнула от свалившегося на нее счастья. За улуг, и кестики и шивегеи она простила Колину сломанный нос.

– Демонстрировать не обязательно, - предостерег унгриец вооруженную не хуже виласа циркачку.

Как в воду глядел. На входе во дворец остановили.

– Этих куда?
– виффер грозно выкатил пузо.

Со служивым Колин знаком не был. Виделись раз-другой мельком. Но нравился скар ничуть не больше суеверного Ллея.

– Баронессе Аранко.

– Стряслось чего?
– указал виффер на Йоррун.

– Вопросов много задавала не тому кому следует.

Вызванный мажордом подтвердил статус саина Поллака при названной персоне.

Блины на тарелке кончились. Янамари сидела забившись в уголок. В комнате холодно и девочка с головой накрылась плащом. Забавлялась, разговаривая с оловянным ангелом.

– Мы переезжаем, - объявил Колин растерянной Янамари.

– Куда?!
– она только обвыклась, согрелась и тут такое. Не доверяла она скорым переменам. Пусть остается все как сложилось.