— Да, — с опаской ответил тот. — Я ехал в Тарбонн на празднование коронации короля Рэга. Кто–то напал на меня по дороге. Помню, что на голову натянули мешок. А потом… ничего.

— Короля Рэга короновали два года назад, — медленно проговорил Эремул.

— Два года? Это невозможно… Подожди. Какой сейчас год?

— Пятьсот первый год Века Разрушения.

Юный эспандец побледнел. Казалось, его сейчас вырвет.

— Скажи мне. Ты слышал о Мелиссан? Ты помнишь что- нибудь о двух последних годах? Хотя бы что–нибудь?

— Ничего. Ничего, кроме… кошмаров. Горящие люди. Голоса, которые шепчут мне что–то, заставляют делать ужасные вещи. Что… что я сделал?

Полумаг опустил руку в карман, убеждаясь, что крошечное устройство все еще на месте. Оно было странным. Чуждым. Он повернулся к Лорганне, которая смотрела на пленника с напряженным выражением лица.

— Созывай заседание Совета, — торжествующе сказал он. — Полагаю, у нас есть доказательство.

Тук. Тук.

Он в последний раз пригладил свое одеяние. Это оно. Назад пути нет.

Эремул подкатился к двери, сделал глубокий вдох, отодвинул засов и рывком открыл дверь, за которой оказалась стройная темноволосая Моника. От ее кривой усмешки, и запаха духов, и обтягивающего черного платья у него перехватило дыхание.

— Могу я войти? — спросила она со своим певучим тарбоннским акцентом.

Эремул осознал, что сидит и пялится на нее.

«Вот дерьмо! У меня манеры обезьяны».

— Прошу, — галантно произнес он, откатывая кресло назад с дороги и ненароком наехав на полуобглоданную кость, которую Тайро оставил на полу. Эремул простер руку, указывая на книгохранилище. — Добро пожаловать в мое скромное жилище.

Подкатив к своему письменному столу, он рывком вытянул нижний ящик.

— Кархейнское белое, — ликующе произнес он, достав оттуда бутылку.

Виноторговец на Базаре запросил целое состояние, но это — любимое вино Моники, и Полумагу хотелось попытаться произвести хорошее впечатление или, как выражаются некоторые, сделать шаг своей лучшей ногой.

— Почему ты улыбаешься? — с любопытством спросила Моника, и до Эремула дошло, что он ухмылялся собственному остроумию.

Над своими шутками обычно смеялись безумцы или, по крайней мере, нестерпимо самодовольные типы. Эремул был уверен в том, что его вполне можно отнести, по меньшей мере, к одной из этих двух групп, однако было бы уместно подержать Монику в неведении относительно его недостатков еще немного.

— Как же мне не улыбаться рядом с таким великолепием, — провозгласил он, сопротивляясь внезапному желанию врезать себе по физиономии.

К его удивлению, щеки Моники вспыхнули алым.

— Ты мне льстишь, — сказала она. — Я принесла тебе это. — Она протянула букет ярко–синих цветов экзотического вида, которых он никогда не видел прежде. — Их можно найти только в северных горах, где так холодно, что больше ничего не растет. Они могут месяцами выживать без воды, пока не завянут. Положить их здесь? — Она подошла к его столу и аккуратно положила букет.

— Э–э–э… спасибо, — сказал он, проклиная себя за то, что не украсил хотя бы немного помещение перед их совместным вечером. — Выпьешь со мной? — Он вытащил из–за стола запасной стул, который Айзек некогда держал в задней комнате.

Моника села на предложенный стул, и он налил им обоим по щедрой порции вина.

— Где твоя собака? — спросила она, поднося стакан к фиолетовым губам и тепло улыбаясь ему.

— Тайро? Я запер его в другой комнате. Он очень возбуждается, видя новые лица.

— А это легко? Обучать собаку в твоем положении?

— В моем положении?

— Я просто имела в виду… О, извини. Пожалуйста, прости меня. — Моника снова вспыхнула и опустила взгляд в бокал с вином.

— Да что там, великодушно сказал Эремул, махнув рукой. — Я просто поддразнивал. Это же, право, обычное дело, когда мужчине… э-э… нравится… женщина.

«Вот дерьмо».

— Так я тебе правлюсь? — Моника подняла взгляд от своего бокала и убрала с лица несколько прядей блестящих черных волос.

Теперь настал черед Эремула вспыхнуть. Он не знал, что и подумать.

— Я… Я высоко ценю твою дружбу, — запинаясь, закончил он.

— Да? — Моника приподняла совершенную бровь. Ее темные глаза заискрились озорством. — Друзья — это всегда хорошо. Но я надеялась, что ты можешь увидеть во мне больше, чем друга. А как я тебе нравлюсь?

Сердце Эремула застучало, как молот. Он оглянулся по сторонам в поисках того, на что можно было бы отвлечься, отчаянно надеясь, что Тайро сможет каким–то образом выбраться из задней комнаты и начать писать на некие не самые ценные литературные произведения. Все что угодно, лишь бы выйти из этого мучительного затруднения.