Не так много времени минуло. Юсуф подошёл, стал торговать жеребца. Запрашивалась цена большая.

— Он не случной, — говорил Офонас. — Такого конька ещё сколько кормить!

— Да сколько кормить?! Через месяц уж будет случной, трёхлетний! Погляди-ка на мошонку, семенники плотные, будто играют. А на петуха взгляни! Ни пятен, ни язв, ни опухлости...

Стали спорить о цене. Долго спорили. Юсуф уходил, возвращался, уходил снова. Продавец окликал его, призывал. Наконец сговорились. Офонас прикинул: выходило, что одного этого жеребца он и купит. Ведь придётся ещё тратиться на корм да нанять денник в конюшне... Досадно выходило. Юсуф не так думал, а думал, что хотя бы пятерых, а то и семерых коней купит. А если бы и не свалила его хворь в Сирджане, всё равно — куда пятерых, семерых! — ещё бы одного жеребца; боле денег не стало бы...

В караван-сарае, где Юсуф обосновался надолго, чтобы кормить жеребца-туркомана, была хорошая конюшня. Офонас дал имя жеребцу — Гарип, так ведь и самого Офонаса звали, случалось; да он, Офонас, и был гарипом, чужим. Офонасом ли, Юсуфом ли — всё гарипом в этой жизни; он — в жизни других людей...

Поставил свою покупку живую в хороший просторный денник. Жеребец постукивал копытами по глинобитному полу. Хлопот было много теперь. Не до баловства приходилось. Каждый день чистил Гарипа, мыл. Спустя месяц заплатил коновалу — копыта расчистить. Каждый день менял соломенную постилку, навоз чистил. Седлал Гарипа, выезжал за улицы, на луг, чтобы не застоялся конь. Хвалили Гарипа.

На корм уходило денег много. Юсуф выспрашивал бывалых конюхов, выспрашивал, поглядывал. Кормил Гарипа жмыхом, бобовым сеном, травой хорошей, пшеничными отрубями, зерном пророщенным ячменным да пшеничным. Сено лучшее покупал. Солью-лизунцом баловал конька. Купил косу и сам косил на лугу. Вдруг приметил, что у жеребца ноги отекли. Испугался. Но бывалые говорили, что коню надобно боле под седлом ходить. Стал Юсуф подале выезжать...

Много финиковых плодов давали бывалые своим коням. Теперь и Офонас кормил Гарипа финиками. Четыре алтына за батман...

Конь всё креп и хорошел. Теперь Офонас сбирался в Лар, где жили купцы, промышлявшие морской торговлей. Пристроится к иной ватаге и — до пристанишного города.

Готовился в дорогу. Издержался сильно. А денег надобно будет ещё много растратить. Сам ел помалу, коня кормил. Надобно было теперь хорошо подковать его. Известно: «Без копыта нет коня» — верная поговорка. Кузнецы-подковщики разные подковы показывают — гладкие или с шипами. Гвозди ковочные показывают — крепкие: ни зазубрин, ни ржавчины.

Кузнец поглядел копыта жеребца, как они в покое и на ходу. Офонас всегда вовремя менял постилку, чтобы сухая была и чистая; от грязи очищал копыта Гариповы особливым деревянным ножом; обмывал копыта чистой водой, кожу под щётками досуха вытирал, чтоб мокрецы не являлись...

Теперь тревожился: как выдастся ковка? За собой ведь так не глядел, как за этим коньком! Подкуют дурно — и выйдет, что прахом все труды, на ветер... Оттого и кузнеца хорошего сыскал...

Вот кузнец принялся снимать старые подковы. Отогнул обсечкой барашки гвоздей; подкову оттянул и опустил назад. Гвозди выдались, теперь легко стало вытащить их. Свободные копыта кузнец расчистил обсечкой и ножом, отросший рог убрал, копыто округлил. Прутиком тонким мерку снял, длину копыта на пруте пометил. Подковы пригнал...

Вот уж и прикрепляет подкову. Гвозди вбивает в копытный рог, подкову притягивает, клещами концы гвоздей отщипывает, барашки заделывает. Край роговой стенки опиливает слегка...

Ну, пошёл! Рысью... шагом...

Юсуф сам глядит. Подкова по копыту ровно пригнана. Стрелки не докасается; где надобно — выступает; где надобно — пошире она; гвозди ровно пришлись; барашки плотно пригнались...

Офонас в смоленской темнице вспоминает. Перед глазами будто вновь поблескивает металл, пылает огонь, жеребец переступает копытами красиво и натягивает верёвку-перевязь. Смутно расплываются в смоленской темнице перед глазами узника Офонаса тёмные глаза кузнеца, мелькает высвеченный тогдашним, далёким светом клок белой рубахи, на тёмном — отсветами — кожаный передник... Тёмные, чёрные почти — ногти крепких пальцев тёмных... Стук и трещание инструментов кузнеца... Лёгкое ржание Гарипа... Но Офонас не имеет слов для описания всего этого... Он только знает, что и тогда обманывал себя, лгал себе самому, будто важным делом занялся, коня выкормит и повезёт продавать... А въяви попросту овладела им, существом его всем, одолела воля... А воля, она чудна. Бог весть что понуждает творить... Воля, а понуждает... И сладко покорствовать воле, свободе, свободности...

Отправился в Бендер-и Хормуз — в Ормузскую гавань.

Много раз многие кочевые племена набегали на Ормуз. Оттого вот уж почти сто лет, как правитель, мелик Кутб-ад-Дин перенёс торговый город и гавань для судов на остров Джераун, и место зовётся Новым Ормузом. Сюда приходят на своих судах купцы из Индии; привозят пряности и драгоценные камни, жемчуг, ткани шёлковые, слоновые зубы и другие товары. Всё это продаётся ещё другим купцам, а уж те, перепродавая по торговому обычаю, везут по всему свету. В городе большая торговля, и подчинены этому городу многие города и крепости.

Жара превеликая, солнце печёт сильно. Место нездоровое. А если кто из иноземных купцов помирает, и всё, что с ним, все товары, имущество, имот весь — всё отходит правителю.

А есть большая крепость, именуемая Калату. И мелик, правитель Ормуза, укрывается здесь, когда ему угрожает сильный враг. Здесь войско правителя набирается сил. В Калату беспрерывно везут зерно. В этом городе прекрасная пристань, много судов приходят с разными товарами индийскими и торгуют здесь хорошо, потому что из этого города Калату расходятся товары, и в особенности пряности, вовнутрь страны, по многим городам и крепостям. И вывозят, везут из Ормуза и Калату хороших коней. Так много, что и не счесть. И от подобной торговли хороший барыш купцам.