Она усмехнулась.

— Так пастырь-то — сам Риддер.

— Вы правы, госпожа. Я плохо знаю людей.

— Риддер через каждое второе слово изрекает что-нибудь из Библии. А чаще всего вот этот стих: «Слуги, повинуйтесь господам своим!»

— Оно и понятно, — отозвался Шэнноу, устремив взгляд на дверь трактира, которая отворилась, пропуская высокого седого человека.

— Это Бейкер? — спросил он.

— Да.

Шэнноу вынул из кармана блестящую обменную монету и положил на стол.

— Примите мою благодарность, госпожа.

— Это слишком много, — возразила она.

— Трудящийся достоин награды за труды свои, — ответил он ей словами Писания.

Флора отперла дверь, он быстро перешел улицу и нагнал лавочника, который немножко нетвердо стоял на ногах.

— Добрый вечер, менхир Бейкер.

Тот обернулся и посмотрел на Шэнноу водянисто-голубыми глазами.

— Добрый вечер! — Он заморгал и протер глаза. — Я вас знаю?

— Нет, я просто покупатель. Не будете ли вы столь любезны и не откроете ли свою лавку?

— В такой-то час? Нет, сударь. Возвращайтесь, когда солнышко взойдет.

— Боюсь, меня это не устроит, но я вам хорошо заплачу за беспокойство.

— Надо быть, вам охотничье снаряжение требуется, — сказал Бейкер, выуживая из кармана ключ от лавки.

— Да.

— А я-то думал, Риддер нынче ублаготворен.

— Это почему же?

— Да той парочкой, которую Риггс приволок. Вот уж не думал, что вам понадобится ночью рыскать.

Лавочник распахнул дверь, и Шэнноу вошел следом за ним.

— Ну, выбирайте, что вам требуется. Я запишу на счет Риддера.

— Не нужно. У меня есть монеты.

Бейкер как будто удивился, но промолчал, и Шэнноу набрал соли, овсяной крупы, сахара, чая из душистых трав. Взял и мешок зерна. Еще он купил две новые рубашки и несколько фунтов вяленого мяса.

— А вы, надо бы, приятель Риггса, — сказал Бейкер, кивая на адский пистолет за поясом Шэнноу.

— У него есть такой?

— Забрал у человека, которого они схватили сегодня. Не у черного, а у другого, с бородой в три пряди.

Руфь смотрела из окна кабинета на студентов, проводивших большую перемену на широких газонах внизу. В Убежище их было тридцать пять — молодых, жаждущих учиться, мечтающих изменить мир. Обычно, глядя на этих юных миссионеров, Руфь испытывала прилив бодрости, чувствовала, как укрепляется ее вера. Но не в этот день.

Зло людей, подобных Аваддону, она могла терпеть, так как им в Убежище противостояла любовь. Однако истинную опасность для нового мира представляли люди, подобные Йону Шэнноу и Даниилу Кейду — темные герои, понимающие оружие зла и обращающие это оружие против тех, кто им пользовался, не отдавая себе отчета, что лишь обновляют насилие, которое стремятся уничтожить.

«Ты надменна, Руфь, — сказала она себе, отворачиваясь от окна. — Камни Сипстрасси были как бы притча о Человеке — дар Небес, способный исцелять, поддерживать, питать. Но людям этого оказывалось мало, в их руках дар этот превращался в орудие смерти и отчаяния».

Руфь почувствовала, что утрачивает гармонию духа, а потому глубоко вздохнула и безмолвно помолилась, призывая покой Убежища в глубины своей души. Широкое окно исчезло: она затворила кабинет от любого вторжения. Ее окружали стены, обшитые сосновыми панелями. Резное дубовое кресло замерцало и превратилось в кровать. Возник камин с пылающими поленьями. Руфь лежала и смотрела на огонь.

Она ощутила присутствие другого сознания. Мгновенно включила защитное экранирование, села и осторожно запустила мысленный зонд.

— Могу я войти? — уловила она голос. Источник звука излучал силу, но она не ощутила в ней зла и ослабила экранирование.

В комнате возникла фигура. Высокий бородач с волосами, заплетенными в косы. Его лоб охватывал серебряный обруч с золотистым камнем в середине.

— Вы Пендаррик? — спросила она.

— Да, госпожа моя.

— Владыка Кровь-Камней?

— Да, как ни грустно. — Рядом с ним возник диван. Набитые пухом подушки были обшиты бахромой. Он растянулся на боку, подпирая голову локтем.

— Зачем вы здесь?

— Чтобы искупить и возместить, Руфь.

— Вы не можете уничтожить зло, которое породили.

— Знаю. Вы ведь не единственный источник мудрости в мире. Вы все еще смертная, госпожа моя. Я был ошеломлен силой Камней, и у меня есть доводы против безоговорочного моего осуждения. В конце восторжествовала моя собственная сила, и я спас многие тысячи моих людей. Аваддон не столь силен.