Нежность и ласка, оброненный во – время комплимент – это и есть пища для души, мощнейший катализатор для раскрытия потенциальных возможностей человека, его творческого начала. Если угодно, эволюция человека и развитие цивилизации произошли благодаря и во имя любви к женщине. Это так.

Но вот парадокс: мы любим и ненавидим, лелеем и презираем, обожествляем и проклинаем одновременно. Редкий мужчина согласится, что живёт ради любви, однако представим на минуту, что её нет, и смысл жизни будет потерян.

Но это – так, лирическое отступление.

…Поздней осенью, как раз к празднику Великого ноября, нам, наконец – то, дали квартиру в Пролетарабаде. Высоченные потолки и толстые, метровые стены из привозного булыжника, способные выдержать многомесячную осаду целой армии, надёжно защищали от зноя и холода. Единственное неудобство – это печь, которую надо было топить. В Узбекистане самым популярным топливом считается саксаул, каменное дерево, которое тонет в воде и от которого тупилось лезвие топора, и я раскалывал обухом. Разжигали его дровами, зато горел саксаул лучше любого антрацита. Светлана, как ребёнок, радовалась новоселью, быстро перезнакомилась с соседями, и в свободные вечера, во дворе под сенью деревьев, мы устраивали посиделки, делились новостями, сплетнями, травили анекдоты и потягивали кислое пиво. За стеной нашей квартиры расположилась семья Гвозденко, техника по профессии, выпивохи и балагура по призванию. Красавица жена Наташа гоняла его в хвост и в гриву, к этому он давно привык и на все её выступления реагировал спокойно и снисходительно. На службу техник наплевал, про будущее мыслил скептически. А на моё робкое высказывание о замене в другой округ откровенно развеселился:

– Дорогой мой, – рассуждал он, категорически взвинтив указательный палец вверх, – ты видел максимально раздвинутый циркуль? Так вот, расстояние между ножками – это ворота в Туркестанский округ, а точки соприкосновения ножек – это и есть выход. Так что привыкай, акклиматизируйся, отсюда ещё никто не уезжал. Разве что в ящик сыграешь…

Неожиданно заболел Серёжа. Красная сыпь по всему телу и высокая температура нас перепугали.

– От перегрева, – предположили врачи, и на семейном совете мы приняли решение отвезти его на Урал. Через три дня я остался один. Никогда не думал, что климат может стать причиной разлуки…

На торжественном построении по случаю сорок четвёртой годовщины Октября зачитали приказ, по которому мне присвоили звание старшего лейтенанта…

Не успел я поднять рюмку за здравие, как пришлось выпить и за упокой.

Разбился Володя Шутов, мой самый близкий друг и верный товарищ, с которым я бок – о – бок прожил добрых пять лет.

Судьба – злодейка распорядилась с ним жестоко и несправедливо. Он вылетел на разведку погоды с заместителем командира полка по лётной подготовке подполковником Бадоляном. Первоклассный воздушный волк, Бадолян был общим любимцем не только за непревзойдённое мастерство в технике пилотирования, но и за добрый нрав и сердечную отзывчивость. Никогда и никого он не давил своим авторитетом, и отношения его с подчинёнными были на равных.

Володя считал большой удачей, что летает с человеком, слава о котором гремела по всему Союзу. Ему по – доброму завидовали все лётчики – штурманы, ожидая, что со дня на день парень пересядет на левое сиденье командира экипажа.

В облаках у них отказал двигатель, и несущие лопасти пошли вразнос. Командир приказал Шутову и технику покинуть машину, а сам остался. На высоте около полутора тысяч метров, подчинённые выполнили приказ, но у Шутова парашют не раскрылся. А Бадолян посадил машину и остался жив. Он настолько был потрясён нелепой гибелью правого лётчика, что подал рапорт на увольнение .

Владимира Шутова похоронили. Проводили в последний путь с соблюдением воинских почестей, с троекратным салютом из карабинов. Женщины рыдали, мужчины скорбно молчали, дети смотрели на смерть с недоумением.

Жаль, что покинул сердечный друг этот мир, не успев жениться и не оставив потомства. Да так ли – жаль? Может, это и хорошо, что в России на одну вдову будет меньше. Господи, какие кощунственные мысли приходят от глубокого горя!

Не стало Володи, а мир не изменился. Утро, как всегда, начиналось с построения, где начальник штаба полка в пух и прах разносил никудышную караульную службу, потом следовали разбор вчерашних полётов, предварительная подготовка и работа на материальной части.

К концу рабочего дня проводился контроль готовности к полётам с проверкой знаний по действиям в особых случаях. Действия, регламентирующие безопасность, каждый знал назубок, и от этой тягомотины было ни холодно, ни жарко.

Я продолжал сотрудничать с редакцией окружной газеты, пробовал себя в разных жанрах, но легче всего удавались зарисовки, поскольку писал я их с натуры. Рассказы не удавались. Сюжеты были мелкими и жалкими, развитие событий длинным и нудным, но главное – не удавались концовки. Хотелось рассказать о мелочах, из которых, в сущности, и состоит наша жизнь, однако чувственное восприятие бытия мне не подчинялось. И я всё чаще стал задумываться над тем, чтобы продолжить образование. Хорошо бы поступить в Литературный институт, но при мысли о том, что в нём обучались корифеи, с которыми и стоять – то рядом не достоин, я загодя обрекал себя на провал. Надо чего-нибудь попроще и понадёжней. Факультет журналистики, к примеру. Почему бы и нет?

Настроив себя на мажорный лад, я отправился в отдел кадров на консультацию.

– И – и-и, дорогой, – выслушав меня, развеселился курчавый капитан, – да ты понимаешь, о чём спрашиваешь? Где ты видел, чтобы военные обучались в гражданских ВУЗах? В академию – пожалуйста. Но туда принимают с должности командира звена или отряда. А ты всего на всего – правый лётчик. Так что дело твоё правое, – скаламбурил он. – Сиди, и не рыпайся, – и одарил меня щедрой лучезарной улыбкой.

– Что же делать, если хочется?