Что мне про Екатерину Алексеевну рассказать? Фальшива была, как поддельная монета, - сверху вроде золотом блестит, а потрёшь, позолота сойдёт и останется тусклая медь; однако фальшь её была от большого мастера, такую не сразу распознаешь. Когда к нам в Измайлово в первый раз государыня Елизавета Петровна привезла Екатерину Алексеевну, то сия особа всем понравилась, нахвалиться ею не могли. Обращения была самого ласкового, никому слова плохого не скажет и даже со слугами отменно вежлива, чего прежде у нас никогда не водилось. В бытности неприхотлива: если никаких празднеств не было, платья носила самые простые, по несколько дней могла выходить в одном и том же; в еде нетребовательна - больше всего любила варёную говядину с солёными огурцами, но ела и другое, что подадут; пила смородиновый морс, а из вина - немецкое, которого выпивала рюмку красного за обедом и белого перед сном; диву давались, что она не ужинала, ни единого кусочка вечером не съедала.

Облика наиприятнейшего - невысока, но телесно привлекательна, чертами лица миловидна и взглядом голубых глаз ясна, - однако не без недостатков, которые уже в молодости имела и скрыть пыталась, изрядно на это времени тратя. Кожа у неё на лице была сухой и красной, поэтому, едва с постели встав, на лицо протёртое яблоко наносила или землянику и так целый час сидела, а потом смывала сливками, протирала кожу медом и льдом, а затем пудрилась густо, дабы красноту скрыть. Отёки и тёмные круги под глазами ромашкой с чаем тёрла, а потом так же пудру наносила. Пудры и помады много на себя изводила, а от неё таковой обычай прочие дамы при дворе переняли.

Волосы у неё были каштанового цвета, с виду красивые, но тонкие и секлись, потому через день мыла их отваром липового цвета, шалфея и хвоща, и дважды в день её расчёсывали гребешками, смоченными в отваре череды и чистотела.

Ещё подбородком двойным рано Екатерина Алексеевна обзавелась; казалось бы, куда от него денешься?
– она, однако, голову держала высоко поднятой и ходила на высоких каблуках, чтобы и этот изъян скрыть.

Да это бы ничего - какая баба не хочет красивее выглядеть, будь она царица или прачка? От того греха бабам не избавиться, разве что в святости, да много ли их, святых-то? Хуже, когда душевные изъяны проступают, их пудрой не скроешь. Екатерина Алексеевна имела тех изъянов предостаточно, и первое, что мы замечать стали - двулична была. В глаза кого-нибудь нахваливает, а за глаза грязью поливает. Того избежать не могла и государыня Елизавета Петровна: внешне Екатерина Алексеевна так ей угождала, как не каждая приживалка при барыне угодить стремится. Скажем, государыня Елизавета Петровна к вере весьма прилежна была, службы в церкви никогда не пропускала и молилась истово, - так Екатерина Алексеевна в угоду ей тоже молилась усердно, особенно при людях, и посты держала со всей строгостью. От души ли это шло? Нет, всё напускное - истинную веру от притворства отличить не трудно, если приглядеться.

Или ещё. Государыня Елизавета Петровна на старости лет спала плохо и от этого ночных разговоров требовала, - так Екатерина Алексеевна много ночей при ней сидела, часами её слушала и поддакивала. И уж так при этом расхваливала, уж такие слова находила, будто лучше Елизаветы Петровны в мире никого нет и не было! А выйдет из её покоев, сморщится, будто от кислого, думая, что никто её не видит, но от слуг-то не скроешься...

***

Государыня Елизавета Петровна частенько её к себе призывала, и, видно, надоедала ей до смерти, но Екатерина Алексеевна отдушину нашла: поелику Елизавета Петровна вставала лишь к полудню, Екатерина Алексеевна стала подыматься с первыми петухами и до пробуждения государыни вполне своими делами заниматься могла.

Перво-наперво ей кофей давали, который сам по себе напиток вредный и шальной, - у меня в доме никогда его не водилось, лучше уж сбитень выпить для бодрости, - а Екатерине Алексеевне наводили лошадиную дозу кофея: фунт на пять чашек. Такой он крепкий был, что осадок на дне кофейника слуги переваривали для себя, после чего хватало и истопникам.

Затем она за табак бралась: никогда дотоле не было, чтобы бабы табак курили, она первая начала. Ей привозили табачные листья, свёрнутые в длинные трубочки, и она их изо рта не выпускала - в комнате было не продохнуть. А чтобы пальцы табачным налётом не пропитывались, приказывала обворачивать кончик каждой такой трубочки шёлковой лентой. Государыня Елизавета Петровна от табачного запаха кривилась, но терпела, ведь это отец её Пётр Алексеевич табак в Россию привёз и даже насильно курить заставлял.

Любила Екатерина Алексеевна и нюхать табак, - для неё особую смесь составляли с добавлением осиновой золы, соснового масла и розовой воды, - а брала она табак из табакерки всегда левой рукой, чтобы правую ручку без стеснения для поцелуев подставлять.

...Да уж, в утренние часы Екатерина Алексеевна много удовольствий получала, - были удовольствия и амурные. Срамно говорить, да чего там, всем про то ведомо - слаба она была на передок! С Пётром Фёдоровичем жизнь у неё не заладилась - отчего, Бог весть; слухи разные ходили, ну да что сплетни повторять!.. Тут-то и появился Сергей Салтыков, он при особе Петра Фёдоровича состоял камергером, но при жене его более близкое место занял. Виделись они по утрам, тайно, однако о связи той Петру Фёдоровичу доподлинно стало известно, после чего относится он стал к Екатерине Алексеевне с величайшею холодностью и слюбился в пику ей с дочерью графа Воронцова.

Когда до скандала дело дошло, государыня Елизавета Петровна за границу Салтыкова отослала с поручением, но брак Петра Фёдоровича с Екатериной Алексеевной вконец расстроился. Вот тут-то и пошло и поехало: Екатерина Алексеевна плотским соблазнам отдавалась, как прямая вавилонская блудница. Не буду в сии подробности вдаваться, о них много охотников языком потрепать имеется, а я умолчу... Поразительно, однако, что блуду без стыда предаваясь, она в то же время о добродетели не переставала говорить и испорченность нравов весьма осуждала...

Что ещё о ней прибавить? Вот, я говорил, что платья скромные Екатерина Алексеевна носила - да, носила, однако до роскоши была жадна: особенно самоцветами прельщалась, адамантами чистейшей воды и лазоревыми яхонтами. Они на её пуговицах, на шляпках, на туфельках и прочем гардеробе изрядно нашиты были, а ещё она на них в карты играла: самый маленький такой камушек шёл в сто рублей, когда жалование солдата семь рублей в год составляло, а я по должности своей тридцать рублей в год получал.