С этого момента в этом сражении солдат стало не меньше, чем в Инкерманском. [34] Под покровом леса самые боевые воины трех формирований шли вперед, пока у первых деревьев не оказались солдаты самых разных частей. Одинаковая одежда у солдат всех полков сделала невозможным различать их и в разгаре битвы сохранять даже подобие строя. Огонь был таким плотным, что на какое-то время наступление захлебнулось. Однако 69-я батарея, стреляя шрапнелью на 1400 ярдов, подавила ружейный огонь, и примерно в половине двенадцатого пехота вновь смогла пойти в атаку.

За лесом находилось открытое пространство для выпаса скота. Участок в несколько сотен ярдов шириной был огорожен стеной из нетесаных камней. Под прямым углом к ней в направлении леса шла другая стена. Буры простреливали открытое место, но стена впереди, казалось, была безопасна. Противник осадил холм над ней. Чтобы не попасть под перекрестный огонь, солдаты по одному бежали под стеной, прикрывающей их справа. У противоположной стены была вторая долгая остановка. Солдаты подтягивались снизу, стреляли через стену и в щели между камнями. Дублинские фузилеры, находясь в более сложном положении, не могли подниматься так же быстро, как другие, поэтому скопившиеся под стеной тяжело дышащие напряженные солдаты в большинстве своем были королевские стрелки и ирландские фузилеры. В воздухе носилось столько пуль, что казалось, будто по другую сторону укрытия выжить невозможно. Двести ярдов отделяло стену от вершины холма. Но, как бы там ни было, чтобы выиграть сражение, эту высоту нужно было взять.

Из беспорядочной цепи прижимающихся к земле людей с криком выскочил один офицер. Десяток солдат перепрыгнули стену и последовали за ним. Это был капитан Ирландского фузилерского полка Коннор. Личное обаяние офицера увлекло за ним, кроме подчиненных, и несколько королевских стрелков. Коннор и половина его маленького отряда смельчаков полегла (сам он, увы, умер той же ночью). Однако ему на смену пришли другие такие же отважные командиры. «Вперед, солдаты, вперед!» – крикнул Нуджент из королевских стрелков. Уже три пули впились в его тело, но он продолжал тащить себя вверх по усеянному камнями склону горы. Кто-то бросился за ним, потом еще кто-то, и вот уже со всех сторон побежали, припадая к земле и пронзительно крича, одетые в полевую форму фигуры, а с тыла рванулось подкрепление. Один раз их накрыла шрапнель собственной артиллерии. Это удивительно, если вспомнить, что дальность стрельбы составляла около 2000 ярдов. Именно здесь, между стеной и вершиной, встретили смерть полковник королевских стрелков Ганнинг и многие другие мужественные солдаты. Одни погибли от собственных снарядов, другие – от вражеских. Однако буров перед ними становилось все меньше, и вот волнующиеся наблюдатели с равнины увидели, как на вершине машут шлемами. Наконец победа!

Тем не менее приходится признать, что эта победа была пирровой. Мы получили высоту, но что приобрели с ней? Орудия, которые подавила наша артиллерия, с холма отвели. Считают, что захвативший высоту Лукас Мейер имел под началом около 4000 человек. В это число входят и люди Эразма, проводившие незначительные ложные атаки против британского фланга. Если исключить уклонявшихся от борьбы, то на высоте было не больше тысячи реальных бойцов. Из них примерно пятьдесят погибли, сто получили ранения. Британцы непосредственно на Талана-Хилле потеряли 41 человека убитыми и 180 ранеными. При этом среди убитых было много таких, без кого армии обходиться нелегко. В этот день погибли доблестный, но неосторожный Саймонс, Ганнинг из королевских стрелков, Шерстон, Коннор, Гамбро и многие другие великолепные солдаты.

Эпизод, имевший место сразу после боя, в значительной степени лишил британцев плодов победы. К моменту эвакуации с горы наша артиллерия подтянулась и подготовилась к бою на Смитс-Неке между двумя холмами. Оттуда просматривался противник, отходящий разрозненными группами по 50–100 человек. Лучшего случая использовать шрапнель невозможно и придумать. Однако в эту минуту на обратной стороне холма из старой церкви, которую буры весь день использовали в качестве госпиталя, выбежал человек с белым флагом. Возможно, он действовал добросовестно и просто хотел попросить снисхождения для следовавшего за ним санитарного отряда. Но чересчур доверчивый артиллерийский командир решил, что объявлено перемирие, и не действовал в течение тех драгоценных минут, которые могли превратить поражение в разгром. Неиспользованный шанс никогда не повторяется снова. Двойная ошибка (стрельба по своим во время наступления и промедление в стрельбе по врагу при его отступлении) не позволяет нашим артиллеристам вспоминать об этом сражении с удовлетворением.

Тем временем в нескольких милях от Талана-Хилла другая цепь событий привела к настоящему бедствию для наших небольших кавалерийских сил, которое заметно уменьшило значение победы, столь дорого купленной пехотой. Сама по себе боевая операция, несомненно, была победоносной, однако сложно утверждать, что общий результат сражений дня был определенно в нашу пользу. Веллингтон утверждал, что кавалерия всегда доставляет ему неприятности, и в британской истории нетрудно отыскать подтверждающие его высказывания примеры. И здесь наша кавалерия стала источником проблем. Гражданскому человеку достаточно описать этот факт, а определять виновных лучше предоставить военному аналитику.

Рота конной пехоты (из состава полка Королевских стрелков) получила приказ сопровождать орудия. Остальные конные пехотинцы с частью 18-го гусарского полка полковника Моллера пошли в обход правого фланга в правый тыл врага. Если бы Лукас Мейер был единственным противником, такой бросок не вызвал бы никакой критики. Однако мы знали, что у Гленко находится несколько бойцов, и позволять кавалерии так далеко отрываться от прикрытия – значило идти на серьезный и несомненный риск. Очень скоро превосходящие силы буров завлекли кавалеристов на пересеченную местность и ринулись в атаку. Был момент, когда наши кавалеристы могли перехватить инициативу, атаковав бурских всадников за холмом, но они эту возможность упустили. Сделали попытку отойти к основным силам, создав несколько оборонительных рубежей для прикрытия отступления, однако плотный огонь врага не позволил их удержать. Были заблокированы все пути, кроме одного, и он привел кавалеристов в самое сердце другого диверсионного отряда противника. Не найдя выхода, войска заняли оборонительную позицию. Одна часть из них находилась на ферме, другая – на возвышающемся над фермой холме.

Отряд состоял из двух эскадронов гусар, одной роты конной пехоты Дублинского фузилерского полка и одной части конной пехоты полка Королевских стрелков – в целом около двух сотен человек. Несколько часов их интенсивно обстреливали, многих убили и ранили. Буры подтянули пушки и открыли огонь по ферме. В 4 часа 30 минут отряд, находясь в абсолютно безнадежном положении, сложил оружие. У них кончились боеприпасы, многие лошади в панике разбежались, кавалеристов окружали превосходящие силы врага, поэтому решение выживших сдаться ничуть не позорно. Однако действия, которые привели к столь критическому положению, могут быть подвергнуты критике. Эти люди стали авангардом значительной массы униженных и уязвленных в самое сердце солдат, которым суждено было сойтись в столице нашего смелого и хитроумного врага. Остатки 18-го гусарского полка под командованием майора Нокса отделили от основных сил и выслали через тыл буров. Они попали в сходную ситуацию, но сумели выйти из трудного положения, потеряв шесть человек убитыми и десять ранеными. Усилия кавалеристов отнюдь не пропали даром, поскольку в течение дня они отвлекали на себя значительные силы буров и смогли привести с собой нескольких пленных.