Прибедняться любим, мысленно заключил прокурор, разглядывая хозяина.

Господин Голосовкер был в засаленной ермолке, дужка очков скреплена веревочкой, на локтях пузырились тертые бухгалтерские нарукавники. Коротко взглянув на посетителя, он изобразил ужасную занятость, щелкнул костяшками на счетах.

Был в кассе и еще один человек - щеголеватый блондин с идеальным сияющим прибором. Этот стоял в углу, у конторки, и что-то переписывал в растрепанную учетную книгу.

– Шабат шолом, - поздоровался Матвей Бенционович по случаю приближающейся субботы. Молодой человек прошелестел:

– Здравствуйте.

Взгляд у него был мягчайший, прямо шелковый.

Ростовщик же только кивнул. Посмотрел на вошедшего еще раз, подольше, и протянул руку ладонью кверху.

– Показывайте.

– Что показывать?
– удивился Бердичевский.

– Что принесли, то и показывайте.

– С чего вы взяли, будто я вам что-то принес?

Голосовкер закатил глаза, вздохнул и терпеливо, как малахольному, объяснил:

– Ко мне приходят либо-либо. Либо чтоб взять ссуду, либо чтоб заложить вещь. Вы же не цудрейтер, чтобы думать, будто я дам ссуду незнакомому человеку? Нет, вы не цудрейтер. Еврей, если он цудрейтер или, выражаясь культурно, идиот, не носит шляпу-котелок за двенадцать рублей и пиджак английского твида за сорок или даже сорок пять целковых. Значит, вы принесли вещь. Ну, что там у вас? Золотые часы? Кольцо с камнем?

Он сдвинул очки на кончик носа, вместо них спустил со лба на глаз лупу, пощелкал пальцами.

– Давайте, давайте. Я, конечно, не цадик и не раввин, но в пятницу вечером хожу в синагогу, а потом пою "Шалом алейхэм, мал'ахэй га-шалом" и сажусь за праздничный стол. Кеша, а вы что возитесь?
– повернулся он к блондину.
– Ей-богу, лучше бы я нанял какого-нибудь еврея-безбожника, чтобы сидел в конторе в пятницу вечером и в субботу.

– Сейчас-сейчас, Эфраим Лейбович, - кротко молвил Кеша и застрочил в книге с удвоенной скоростью.
– Что-то я не вижу в описи бирюзовых бус мадам Слуцкер. Разве она не придет их выкупать? Завтра последний день.

– Придет, конечно, несмотря на субботу, и будет плакать, но денег у нее нет, а значит, отдавать бусы ей не придется. Я запираю их в сейф.

Пользуясь паузой, Матвей Бенционович разглядывал "паука", пытаясь определить, как с таким разговаривать. Наверное, лучше всего попасть в его же собственный тон.

– Ничего я вам не принес, мсье Голосовкер, - сказал статский советник, и голос сам собой заплел певучую интонацию, казалось, навсегда вытесненную долгими годами учебы и государственной службы.
– Наоборот, хочу у вас кое-чего взять.

Ростовщик убрал руку, прищурился.

– Я буду давать кое-чего незнакомому человеку, хоть бы даже и в шляпе-котелке? По-вашему, я шлимазл?

Бердичевский сдержанно улыбнулся.

– Нет, мсье Голосовкер, вы не шлимазл. Великий Ибн-Эзра сказал: "Если шлимазл вздумает стать гробовщиком, люди перестанут умирать, а если шлимазл станет продавать светильники, то перестанет заходить солнце". У вас же с коммерцией, насколько мне известно, всё в полном порядке.

– Насколькр вам известно?
– переспросил Голосовкер.
– А могу я поинтересоваться, насколько именно вам известно? Вы, извиняюсь, кто такой будете и откуда?

– Мордехай Бердичевский, - поклонился прокурор, назвавшись именем, которое носил до крещения.
– Из Заволжска. И я в самом деле о вас много кой-чего знаю.
– Заметив, как напряглось при этих словах лицо хозяина, Матвей Бенционович поспешно добавил.
– Не бойтесь, мсье Голосовкер. Я хочу попросить у вас то, что охотно даст любой еврей, - совета.

– И вы приехали в Житомир из Заволжска, чтобы спросить у Эфраима Голосовкера совета?
– недоверчиво прищурился ростовщик.

– Вы засмеетесь, но так оно и есть.

Засмеяться Эфраим Лейбович не засмеялся, но улыбнулся - немножко встревоженно и вместе с тем польщенно.

Бердичевский покосился на молодого человека, который всем своим видом показывал, что занят работой, ничего вокруг не видит и не слышит.

– Говорите, мсье Бердичевский. Кеша хороший мальчик, а идише харц*, хоть и кацап. Он знает: что сказано в этих стенах, в этих стенах и останется.

< *еврейское сердце (идиш).>

Обладатель еврейского сердца будто и не слышал лестной аттестации сосредоточенно зашуршал страницами, что-то там выискивая.

Прокурор тем не менее понизил голос:

– У меня в Заволжске ссудно-кредитное товарищество - вроде как у вас. Ну, может быть, немножко побольше.

Он показал большим и указательным пальцами, что совсем ненамного.

– И как вам это удалось? Ведь Заволжская губерния за чертой оседлости. Выкрестились?

– Нет, как можно, - укоризненно развел руками Бердичевский.
– Как говорится, из свиного хвоста ермолки не сошьешь. Но это, скажу я вам, был еще тот макес. Пришлось записаться в купцы первой гильдии. Не подумайте, что быть купцом первой гильдии - цимес мит компот. Одно свидетельство стоило 565 рублей, да еще ведь нужно непременно вести оптовую торговлю, а какая в нашем ремесле оптовая торговля? Не хочешь опта - плати полицеймейстеру, а лох им ин коп*, - взял грех на душу Матвей Бенционович, оклеветав честнейшего заволжского полицеймейстера.