– Ну, поехали с нами, Саш?! – Вот так, наверное, утопающие хватаются за спасательный круг.

– Пока! Ничего не слышно. Пока.

Ничего так и не поняв, убрала телефон в карман. Такое смешение чувств. Конечно, он удачно избавился от меня. Безусловно, это влияние Паши, который не признает никаких отношений и моральных устоев. Это все он. Не Саша же. У нас все было так хорошо. Так хорошо…

Еще немного побродив, встретила своих ребят. Все сидели вокруг

Дарьи, Мила держала ее за руку.

– Я уже не плачу. – Дашкины плечи затряслись от смеха. – Ев, ты только подумай. А если бы эта корова с ним оральным сексом занималась, когда открылась эта чертова дверь? Она бы откусила ему на фиг все его прелести!

– Прелести ли?

И ребята взорвались со смеху. Мне не хотелось показывать друзьям, что я расстроена. Улыбнулась, стараясь казаться естественной. Дашка открыла коньяк и сделала несколько глотков прямо из горла:

– Ого! Вот это зелье!

– И, кстати, в пять раз дороже, чем в городе, – заметила, качая головой.

– Это как раз то, что ей сейчас нужно, – заверила Мила. – Пей, Дашка, сейчас полегчает.

Посидев еще с полчаса прямо на траве, мы отправились в обратный путь. Всю дорогу до дома я молчала. Закрыла глаза и сделала вид, что сплю. Чтобы никто не задавал лишних вопросов. Чтобы никто не узнал о моем уже очередном унижении.

Сначала мы отвезли домой Дарью, потом высадили Митю. Влад сказал, что забирает Милу к себе, а я попросила закинуть меня по дороге в круглосуточный магазин. На часах была половина шестого, и уже светало, когда мне удалось положить через банкомат деньги Саше на телефон. Просто хотелось услышать его голос. Его объяснения.

В шесть утра поднялась в нашу с Милой квартиру и набрала его номер.

– Да, – коротко ответил он.

На заднем плане слышался вой мотора

автомобиля.

– Саш… это я. Ты где?

– Я уже еду обратно.

– Может, ты… приедешь спать ко мне? – Предложила, заливаясь краской. – Милы нет дома.

– Я… - На пару секунд его голос оборвался. – Я не смогу.

Мне хотелось швырнуть в свое отражение в зеркале чем-нибудь тяжелым.

– Но почему? – Пропищала, как мышь, стараясь не заплакать.

– Я... Я еду не домой…

Вот как. Ох…

– Понятно… – Как же мне было больно это слышать. Больно дышать. Больно удерживаться на ногах. Больно жить.

– Извини, не могу сейчас говорить, – замешкался он.

Нажала кнопку отбоя и скатилась со стула на пол. Все надежды рухнули. Все воздушные замки рассеялись в воздухе. Все, что я сама себе насочиняла, оказалось большим лопнувшим мыльным пузырем. Он отверг меня еще раз. И если не остановиться, сделает это еще и еще. Да хоть миллион раз.

Опять позволила ему сделать мне больно. Казалось, мое бедное сердце остановилось. Приложила ладонь к груди и, как не пыталась, не могла почувствовать его биение. Оно пульсировало толчками где-то в висках. Колотилось, угрожая взорваться. Толкалось, задыхаясь от взятого ритма, рваного, неровного, отчаянного. Оно требовало меня дать выход эмоциям. И тогда слезы сами покатились по щекам. Будто прорвало плотину.

Как же ты могла позволить кому-то так издеваться над собой? Ты же никогда ни за кем не бегала. А тут побежала, положила ему денежек, думала, он сразу позвонит, поблагодарит… А он вышвырнул тебя в мусорку, как ненужную использованную вещь. Как надоевшую куклу…Как смешно. Нет, правда. Разве ты не этого добивалась? Разве ты не понимала, что так будет? Разве не знала, что с такими, как он, не стоит связываться?

Саша… Сашенька… Вернись… Ты так нужен мне… Господи, зачем же я так его люблю…

Урод. Вонючий урод, уничтоживший меня изнутри. Растоптавший, плюнувший прямо в душу.

Любимый. Такой родной. Самый нежный.

Упала на пол и кричала, что было сил, не издавая ни звука. Все

тело содрогалось в беззвучных рыданиях. Глаза тонули в нескончаемых слезах, горячими дорожками обжигающих щеки.

Потом я, сжимая кулаки, начала громко кричать уже вслух, да так,

что заболело горло, а в глазах полопались все капилляры. Выла, как раненый зверь, билась в агонии. Испуганный кот даже спрятался под кровать.

За что? За что?! Почему так больно? Как же страшно быть брошенной и ненужной… Испугавшись, что сейчас сбегутся соседи, закрыла лицо руками, до боли сжала зубы. Лежала на холодном полу и молча ревела. Терпела, жуя собственный кулак, будто меня препарируют, режут по живому. Безжалостно, медленно, беспощадно. Терпела. Пока руки и ноги не перестало выламывать от чудовищной боли.

Пролежав какое-то время на полу, встала, достала из сумки вторую бутылку коньяка, которую купила на фестивале, и совершенно обессиленная вышла на балкон.