Шрифт:
– О чем ни говори, - воскликнул один из гостей, - а разговора о смерти не миновать.
Мойше-Мендл в это время напевал "Илью-пророка":
– "Илья-пророк..." надо бы посмотреть... "Илья из Тишби...", что поделывает... "Илья из Гилода.." моя благоверная...
Он поднялся из-за стола и пошел к Рохеле.
XXIV
Рохеле возвращается нa пyть истинный
– Помогите!
– внезапно послышался крик.
Все бросились в комнату Рохеле. Она лежала, вытянувшись на кровати, запрокинув голову... Возле нее, ни жив ни мертв от испуга, стоял Мойше-Мендл.
– Что случилось? В чем дело? Обморок? Воды! Скорей воды!
– Воды! воды!
– кричали все в один голос, но никто не трогался с места.
– Ой, порази меня гром небесный!
– всплеснула руками Двося-Малка. Она быстро принесла кружку воды, набрала полный рот и прыснула в мертвенно-бледное лицо Рохеле.
– Пошлите за доктором!
– не своим голосом кричал Мойше-Мендл.
– Доктора! доктора!-глядя друг на друга, вторили ему гости.
– Свяжите ей руки платком и зажмите нос!
– Нос! нос!
– хором кричали все, продолжая стоять как пришитые к месту.
– Так, так, Двося-Малка, сильнее!
– подстегивали гости хозяйку, которая трудилась изо всех сил: натирала невестке виски, зажимала нос, насильно раскрывала ей глаза, брызгала на нее водой. Наконец удалось привести Рохеле в чувство.
Она села и огляделась по сторонам, точно очнувшись от сна.
– Где я? Мне душно, душно!
– Расходитесь, пожалуйста!
– скомандовала Двося-Малка, выпроваживая публику в столовую, а сама с сыном осталась возле Рохеле, не спускавшей глаз с мужа.
– Что с тобой случилось, доченька?
– спросила свекровь.
– Что с тобой, Рохеле?
– спросил Мойше-Мендл, наклонясь к жене.
– Пусть мама уйдет, - шепнула ему Рохеле.
– Мама, прошу тебя, выйди, пожалуйста, - сказал Мойше-Мендл.
Выпроводив мать, он снова подошел к постели жены.
– Скажи мне, что с тобой, - впервые с глубокой нежностью обратился к ней Мойше-Мендл.
– Ой, Мойше-Мендл! Поклянись, что никому не расскажешь. Поклянись, что все останется между нами. Обещай, что простишь меня за то, что я против тебя... Если бы не Хае-Этл, царство ей небесное, если бы Хае-Этл мне не напомнила... Ах, Мойше-Мендл, дорогой мой!
– Подумай, Рохеле, что ты говоришь. Бредишь ты, что ли? Что за Хае-Этл? Ее уже давно на свете нет.
– Она много раз приходила ко мне во сне. Но сегодня... только что... Ах, Мойше-Мендл, наклонись ко мне поближе... еще ближе... вот так... Я боюсь... я каюсь... каюсь...
Рохеле тянулась все ближе к мужу, пока не очутилась в его объятиях. В комнате было темно. Только узкая полоса света пробивалась сквозь дверную щель из столовой. Рохеле и Мойше-Мендл едва могли видеть друг друга. Их глаза встретились, в них вспыхнул огонек, - так глядят друг на друга только счастливые влюбленные в час первого свиданья, когда не язык говорит, а сердце, когда взгляды заменяют слова.
– Скажи мне, Мойше-Мендл, мой милый, я и вправду тебе дорога?
– Что за вопрос!
– вырвалось у Мойше-Мендла.
– Ты заполнила все мое сердце, как... Я и сам не знаю, как...
По-другому Мойше-Мендл не смог выразить своей любви к Рохеле. Но можно ему поверить, что он говорил от чистого сердца, что он переживал это чувство так же глубоко, - а может быть, и гораздо глубже, чем иной человек, обладающий большим даром расписывать словами все, что творится в его душе.
Но оставим счастливую чету в их неосвещенной комнате, где за год совместной жизни им впервые представился случай поговорить друг с другом по душам, пусть спят, как два голубка. То, что в течение целого года было скрыто глубоко в сердце каждого, теперь всплыло наружу.
Рохеле стало легче, и вот Мойше-Мендл, сидя рядом с ней, уже снова тихо напевает молитву:
– "Илья-пророк, Илья из Тишби, Илья из Гилода..."
Рохеле перебила его:
– У меня к тебе просьба, Мойше-Мендл. Скажи, исполнишь ты ее или нет?
– А именно? Что за просьба? Скажи, Рохете, я все готов для тебя сделать. Хоть луну с неба добыть..
– Довольно нам, Мойше-Мендл, сидеть на родительских хлебах. Ты ведь не синагогальный бездельник. Маленький капиталец у нас, слава богу, есть. Давай переедем в большой город - в Егупец. Там, среди моих родных и друзей да вместе с тобой я буду чувствовать себя счастливой. Пора нам зажить самостоятельно. Хватит сидеть на всем готовом, до того опротивело, что - поверишь!
– жизнь мне стала немила... Мы ведь тут среди твоих, как чужие, как совершенно чужие.