Глупый организм неожиданно попался в ловушку. А может Андрей и до этого уже спал, не осознавая, и текло золотое по синему… Голова отяжелела, потухли слова и звуки, и только изредка перед глазами проплывали непонятные, не названные образы, которые уже никак не управлялись и не комментировались сознанием: свободные, самостоятельные, вольные…

Андрей удовлетворенно вздохнул и подумал, что спать хорошо. И идти по тропинке приятно. Лес был незнакомым и вскоре кончился, дальше пошла степь, незаметно переходившая в луговину. Далеко впереди виднелась река.

Вдоль берега рос густой ивняк, прогалы в нем забил шиповник и высокая, целыми островками высохшая трава. Андрей туда и направился, рассчитывая этим путем добраться до воды.

По сторонам розовые цветы, с жесткими, одревесневшими наполовину стеблями, подобно кустарнику сбивались в кучи, и лепестки бессчетных соцветий, сливаясь, распространяли вокруг легкое сияние. Даже воздух казался розовым и гудел: нутро этих зарослей было полно пчел, нырявших в разогретые на солнце ароматные устьица.

Лето мешалось с осенью. Было еще тепло и все дышало жизнью, но близок, близок был глубокий сон. Под ногами сухо шуршала трава, трещали кузнечики, голубые мотыльки летели с цветка на цветок, а то вдруг парой начинали биться у самого лица человека, не в силах вырваться из невидимого круга или оторваться друг от друга…

Голубой мотылек опускается долго на синий цветок,

Выбирает, порхает, кружится, светлее цветка вполовину,

Он нежнее, чем каждый его лепесток -

Мотылек голубой с лоскутками небес через спину…

«Хороший сон,– подумал Андрей, – какие удивительно тонкие и нежные слова. Как только я смог их сложить вместе? Надо запомнить, обязательно надо запомнить… Пожалуй, купаться не стоит,– тут же подумал он.– Хоть и солнечно, но август на исходе…»

Присев на бережок, он осмотрелся.

Речка была неширокой, с темной, но чистой водой. Глубокая, она все же не была многоводной, не пугала скрытой мощью. Плавное течение несло редкие пока еще желтые листья, срывавшиеся с деревьев, поднимавшихся высоко на противоположном берегу. Круглые листы кувшинки едва покачивались, наслаждались потерявшим июльскую жгучесть солнцем.

Покой и умиротворение этого неведомого уголка так благотворно подействовали на Лыкова, что он едва не задремал, но тут же решил, что спать во сне глупо.

Неясный шорох привлек его внимание. Он долетел с другого берега. Андрей присмотрелся и замер. Среди деревьев он увидел женщину. Она была близко, почти напротив него, лишь лента воды разделяла их. Что-то поразило Лыкова в незнакомке до такой степени, что он не то, что двинуться, дохнуть не мог. А та, не видя его, спустилась к самой реке и, сбросив обувь, попробовала ногой воду. Улыбнулась, видимо, оставшись довольной, и быстро, одним-двумя движениями собрала волосы узлом на затылке.

Андрей протянул к ней руку, хотел что-то сказать, но губы слиплись, и он никак не мог их разодрать. От напряжения зазвенело в ушах, и тут больно укусил за руку овод. Лыков хлопнул его ладонью изо всех сил и невольно коротко вскрикнул.

Женщина вздрогнула, вскинула испуганное лицо и вдруг как-то неестественно отпрянула назад. Вся сразу, словно бы уменьшившись. Исчезла под ударом черного ветра. Андрей видел его и не мог понять, что это. Померкло солнце, и он проснулся, все еще слыша шипение воздуха.

Ничего почти не осознав, даже не сообразив, что это не ее, а его отшвырнул ветер, он провалился в яму иного сна, придавленного непроницаемой каменной плитой. На мгновение Лыков почувствовал какое-то беспокойство, замерло и заныло сердце, и все исчезло. И для него больше не было времени, часы превратились в мгновения. В одно мгновение, которое тут же и прервалось.

4

Проснулся он поздно, но даже не вспомнил, что была суббота, и потому его разбудил не писк будильника, а солнце.

Лыков выспался, никуда не нужно было спешить, но ему было плохо. Чувство большой утраты, какого-то горя жило в нем. Точно умер кто-то близкий. Самый близкий. Андрей потер глаза и заметил, что ладонь мокрая. Плакал во сне. С чего бы?

Как-то в детстве ему приснилось, что умерла мама и он, подвывая, проснулся весь в слезах. Потом весь день в школе мучился этим сном и, вернувшись, домой, едва дождавшись мать с работы, кинулся к ней прижался к руке щекой и долго не отпускал, испытывая небывалую нежность к этой руке. Вновь заплакал уже не во сне, а мать ничего не могла понять, Андрей же, захлебываясь слезами, просил ее не болеть… Что же, и теперь заплакать? Но о ком? О чем?