Глава вторая

ПРИВЫКАЙ К ДЕЯТЕЛЬНОСТИ НЕУТОМИМОЙ

ПРОШКА

Когда Прошка попал в денщики к Суворову, солдат немало обрадовался. "Повезло!
– подумал.
– Не надо будет рано вставать. Никаких ротных занятий, никакого режима. Благодать!"

Однако в первый же день Прошку постигло великое разочарование. В четыре часа утра кто-то затряс солдата за ногу.

Приоткрыл Прошка глаза, смотрит - Суворов.

– Вставай, добрый молодец, - говорит Суворов.
– Долгий сон не товарищ богатырю русскому.

Оказывается, Суворов раньше всех подымался в армии.

Поднялся Прошка, а тут и еще одна неприятность. Приказал фельдмаршал притащить ведро холодной воды и стал обливаться.

Натирает Суворов себе и шею, и грудь, и спину, и руки. Смотрит Прошка, выпучил глаза, - вот так чудо!

– Ну, а ты что?
– закричал Суворов. И приказал Прошке тоже облиться.

Ежится солдат с непривычки, вскрикивает от холода. А Суворов смеется.

– В здоровом теле дух, - говорит, - здоровый.
– И снова смеется.

После обливания вывел Суворов Прошку на луг. Побежал фельдмаршал.

– Догоняй!
– закричал солдату.

Полчаса вслед за Суворовым Прошка бегал. Солдат запыхался, в боку закололо. Зато Суворов хоть и стар, а словно с места не двигался. Стоит и снова смеется.

И началась у Прошки не жизнь, а страдание. То устроит Суворов осмотр оборонительным постам - и Прошка целые сутки в седле трясется, то учинит поверку ночным караулам - и Прошке снова не спать. А тут ко всему принялся Суворов изучать турецкий язык и Прошку заставил.

– Да зачем мне басурманская речь?
– запротивился было солдат.

– Как - зачем!
– обозлился Суворов.
– Турки войну готовят. С турками воевать.

Пришлось Прошке смириться. Засел он за турецкий букварь, потел, бедняга, до пятого пота.

Мечтал Прошка о тихом месте - не получилось. Хотел было назад попроситься в роту. Потом привык, привязался к фельдмаршалу и до конца своих дней честью и верой служил Суворову.

"ПАХУЧКА"

Из Петербурга на службу к Суворову прибыл молодой офицер. Князь Мещерский. Одет офицер по последней моде: щегольской мундир, башмаки лаковые, шелковые чулки до самых колен. Напомажен, напудрен.

Явился поручик к фельдмаршалу на доклад, словно не в штабную избу, а на званый обед во дворец пожаловал.

Втянул в себя Суворов непривычный запах.

– Помилуй бог!
– воскликнул.
– Пахучка!

– Что?
– не понял Мещерский.

– Духи, говорю, - произнес Суворов, - пахучие.

– Французские, - похвастал поручик.

Смотрит Суворов на приехавшего и опять "восхищается":

– А наряд-то, наряд-то какой! Чудо-наряд! И, должно быть, немало плачено.

– Полтысячи золотых, - с гордостью ответил Мещерский.

– Помилуй бог! Помилуй бог!
– воскликнул Суворов.
– А не прокатиться ли нам, милый, верхом?
– вдруг предложил поручику.

Обрадовался молодой офицер. Сели они верхом на казацких коней. Тронулись. Сидит Мещерский на коне - собой любуется: вот он, мол, какой и молодой, и красивый, и рядом с Суворовым едет.

Целый день таскал Суворов за собой новичка по разным местам. Выбирал дорогу неезженую. Гнал лошадей через грязь и болота, через овраги и перелески. Дважды пускал вброд через реки.

Едет Суворов и все приговаривает:

– Подумать только, полтысячи золотых!

Только Мещерский уже понял, в чем дело. Больше не хвастает. С грустью смотрит он на щегольской наряд, понимает - ни за что ни про что пропадает наряд.

Обтрепал за долгую дорогу офицер дорогой мундир, изодрал шелковые чулки, испортил лаковые башмаки, о жесткое казачье седло до крови натер себе ноги.

Вернулся щеголь в штаб-квартиру суворовских войск, слез с коня - едва на ногах держится. Едва держится, но виду не подает. Терпит.

"Терпит. Всю дорогу молчал. Толк будет", - подумал Суворов.

И не ошибся.

Вскоре с поручика сошел питерский лоск. Стал "пахучка" исправным офицером и отличился во многих походах.

НАСТОЯЩИЙ СОЛДАТ

Подошел как-то Суворов к солдату и сразу в упор:

– Сколько от Земли до Месяца?*

_______________

* М е с я ц - луна.

– Два суворовских перехода!
– гаркнул солдат.

Фельдмаршал аж крякнул от неожиданности. Вот так ответ! Вот так солдат! Любил Суворов, когда солдаты отвечали находчиво, без запинки. Приметил он молодца. Понравился фельдмаршалу солдатский ответ, однако и за себя стало обидно. "Ну, - думает, - не может быть, чтобы я, Суворов, и вдруг не поставил солдата в тупик".