Под утро, воспользовавшись туманом, Артемий переплыл Неман, толкая впереди себя маленький плотик с оружием и одеждой. Место для переправы выбрал еще днем, долго наблюдал за противоположным берегом и не заметил ничего подозрительного. Но едва ступил на берег, как на него набросились, оглушили, связали и поволокли. По голосам он догадался, что его взяли литовцы.

Голого, его пригнали на хутор, ввели в дом, положили на пол лицом вниз. Он слышал, как вокруг него ходили мужчины и женщины, даже, похоже, дети, говорили что-то веселое, смеялись. Раза два его больно пнули ногой под ребра, но кто-то прикрикнул властно, и больше не трогали.

Затем послышался шум мотора, вошел кто-то, громко стуча сапогами, сказал что-то по-немецки и вышел.

Дудника подняли, развязали руки, велели одеваться. Одеваясь, он видел, как немец-ефрейтор перебирает вещи из его сидора, как хозяин дома считает деньги, полученные, скорее всего, за него, за Дудника. Это были не советские деньги, но и не немецкие: Артемий немецкие марки видел не раз – их изымали у пойманных контрабандистов.

Потом руки ему связали снова, вывели во двор и впихнули в коляску мотоцикла. Сзади сел здоровенный немец, другой за руль. Поехали. Привезли в какой-то городишко, допросили: кто, что, откуда, где взял немецкое оружие? Дудник ничего не скрывал, кроме своего звания: много чести для них поймать советского подполковника, сержантом обойдутся. А не скрывал потому, что рассчитывал на быструю смерть. А еще на то, что документы, хотя и достались немцам, но это были документы погибших пограничников, на которых он наткнулся на берегу небольшой речушки. Планшет со своими документами он потерял, уходя от преследования после нападения на легковушку с немецкими офицерами. Немцы гнались за ним по пятам, он все время слышал их голоса. Его спас туман. Но он же чуть не погубил его. Ему пришлось перебираться через мелководную речушку, но со многими ямами. Шлепающиеся в воду автоматные пули подгоняли Дудника, не давая оглядеться. Дважды он проваливался с головой в глубокую яму, автомат, гранаты, рожки с патронами, топор и сидор с харчами тянули его вниз, мешая карабкаться по илистому откосу наверх. Задыхаясь, и не с первого раза, он все-таки одолел обе ямы, всякий раз замирая, едва голова оказывалась над водой, потихоньку выпуская сквозь стиснутые зубы отработавший воздух и так же бесшумно тоненькой струйкой вдыхая свежий. Но преследователи слишком шумели, чтобы услыхать его сдавленное дыхание. Лишь достигнув берега, они по команде замерли, прислушиваясь к тишине. Затем, после обстрела всего, что вызывало подозрение, несколько солдат вошли в воду и сорвались в яму. Крики, возня, шум взбудораженной воды, мелькание фонарей. А туман все густел, а небо затягивали облака. Дудник не стал ждать, когда все угомонится, ползком выбрался на берег и стал уходить в ту сторону, где было тихо и будто бы посветлее. Он шел, выставив руки вперед, раздвигая ветви, то пробираясь сквозь чащу, то замирая, прислушиваясь к настороженной тишине. Найдя временный приют под одной из разлапистых елей, он стал приводить себя в порядок и выяснил, что планшета с документами на нем нет. Этот же туман не позволил ему спустя несколько часов найти место, где утонул планшет, утяжеленный его наградным пистолетом, оставшимся без патронов.

Офицер, допрашивавший Дудника, хорошо владел русским языком. Он все пытался поймать пленника на лжи, не веря, что он один рискнул напасть на охрану лагеря, однако, убедившись в правдивости слов пленного, покачал головой и произнес в раздумье:

– Я восхищаюсь вашей солдатской доблестью, сержант. Но она была напрасной: войну вы уже проиграли.

– Рано радуетесь, капитан: вы не знаете русских.

– О! Русских-то я как раз знаю очень хорошо: почти десять лет жил и работал в России по контракту, строил в Донбассе шахты. – И, рассмеявшись: – Даже успел жениться на хохлушке и наплодить троих детей.

– Что ж, не мне разубеждать вас, господин капитан. Но попомните мои слова: ваша самонадеянность дорого вам обойдется.

– О, вы о нас не беспокойтесь! Все рассчитано и подсчитано с немецкой пунктуальностью. И все идет так, как и должно идти.

– Ну что ж, дай бог вашему теляти волка съесть, – усмехнулся Дудник, понимая, что перебрал и из роли сержанта явно выбился. Но немец, похоже, этого не заметил.

– Бог даст, сержант. Бог дает сильному. А Германия сильна как никогда. И у нас есть вождь, которому ваш Сталин не годится даже в подметки. – И пояснил: – Я имею в виду нашего фюрера.

– Вы меня расстреляете? – спросил Дудник, чтобы прекратить этот ненужный разговор. – Учтите: при первой же возможности я убегу.

– Зачем? Нет, не расстреляем. Я хочу, чтобы вы, сержант, дожили до нашей победы и убедились в справедливости моих слов и в тщетности вашей борьбы с нами. Я отправлю вас в лагерь для военнопленных. Надеюсь, вас не застрелят при попытке к бегству и мы еще встретимся, когда все это кончится.

В тот же день Артемия вместе с полусотней других пленных отвезли в лагерь.

Так начался для подполковника Дудника плен, то есть то, чего он меньше всего ожидал и больше всего боялся. Он и не предполагал, что плен этот продлится целых три года.

Старший лейтенант Всеношный, благополучно избежав облав, вывел сорок четыре человека к дороге, ведущей к Каунасу. Может быть, именно этим своим маневром он сбил с толку преследователей, полагавших, что беглецам опасно приближаться к дороге, по которой день и ночь идут немецкие войска. Не исключено, что их внимание отвлекли другие беглецы.

Километров двадцать Всеношный вел своих людей параллельно дороге, затем, улучив момент, пересек ее и затаился в овраге среди густых зарослей ольшаника и малины на берегу ручья, впадающего в Неман. Нужно было дать людям отдохнуть и дождаться ночи. Ночью Всеношный намеревался раздобыть оружие. Он еще не знал, как это сделает, но был уверен, что сделает обязательно.

Едва солнце коснулось верхушки леса, Всеношный послал к дороге наблюдателей, подробно проинструктировав их, как себя вести, чтобы не попасться на глаза немцам, да и местным жителям тоже, проявляющим явную враждебность не только к красноармейцам, но и вообще к русским, и на что надо обращать внимание, имея в виду оружие и продовольствие.

Тихо опускались на лес сумерки, шум моторов на дороге начал стихать, пришел один из наблюдателей, доложил:

– Сперва все машины да танки шли, а потом обозы, велосипедисты и пешие. А пленных не видать. Сейчас напротив нас встала колонна машин с понтонами – какая-то саперная часть. Выставили часовых, ужинают. Вооружение: винтовки, есть ручные пулеметы. Судя по всему, собрались ночевать.

– Сколько машин? Сколько людей?

– Машин двадцать шесть штук. Стоят плотно, одна к другой. Солдат примерно человек сто – по четыре-пять на машину. Шесть офицеров.