На пороге кухни появилась Лера. Она молчала, но взгляд ее вопрошал: «Здесь все было слышно?»

— Не волнуйтесь, пожалуйста, — обращаясь к ним обеим, сказала Зина. — Ничего не случилось!

Она вышла в коридор и, взглянув на Николая Николаевича, который впервые на ее глазах оторопел, внятно, чтобы было слышно на кухне, сказала:

— Что касается Джульетты, вы абсолютно правы. В данном случае я с вами согласна!

И, не дав ему опомниться, она открыла и закрыла за собой дверь.

Ее всегда любили как человека. И убеждали, что эта человеческая любовь гораздо прочнее и лучше другой — «нечеловеческой». Она и сама в нескольких спектаклях объясняла своим юным зрителям, что дружба важнее любви. Но делала это без вдохновения и убежденности.

В ТЮЗ ее пригласил Петруша. Увидев ее в студенческом дипломном спектакле, он громко сказал:

— Она будет гениальной актрисой!

Педагоги стали делать Петруше условные знаки, но он не обратил на это никакого внимания.

— Некоторые считают, что главное в машине — двигатель внутреннего сгорания и коробка скоростей, а другие — что тормозная система. Я принадлежу к первым, — нередко говорил он.

И еще он любил повторять:

— О людях надо говорить не хорошо и не плохо, а как они того заслуживают!

Петруша увез Зину из ГИТИСа к себе в ТЮЗ и официально объявил ее лучшей актрисой театра.

Когда Валентина Степановна попыталась указать ему на непедагогичность подобного заявления, он возразил ей:

— Другие тоже хотят быть лучшими? Это приятно. Пусть станут — и я объявлю об этом с такой же радостью.

— Когда вы наконец повзрослеете? — вздохнула заведующая педагогической частью.

— Никогда! А если это случится, я тут же уйду из ТЮЗа. Петруше было за пятьдесят. «Какой у него необъятный лоб! — говорили люди, будто не замечая, что это лысина. — Какие благородные серебряные виски!» А это была просто-напросто седина.

Петруша не обозначал Зинино амплуа словом «травести».

— У актеров на сцене не может быть «должностей», — уверял он. — Герой, героиня, простак, травести… К чему заковывать их в эти звания?

Услышав, что Костю Чичкуна называют «актером с отрицательным обаянием», Петруша вспылил:

— Опять ярлыки?! Сказочные злодеи — злодеи веселые. Разве это настоящие негодяи? Они больше смешат, чем пугают… И актер с неприятными, отрицательными чертами их бы сыграть не смог.

Если эффектную блондинку Галю Бойкову называли «поющей актрисой», он возражал:

— Она просто умеет петь. Но это не главное ее качество. Иначе она выступала бы в опере. Или в крайнем случае на эстраде.

Актера он называл просто «актером», предпочитая почему-то это слово слову «артист».

Зина влюбилась в Петрушу сразу, еще в коридоре ГИТИСа, когда он начал высказывать ее приятелям, дожидавшимся распределения, свои мысли об их возможностях и перспективах. После этого многие стали вздыхать: «Эх, если бы он был не в ТЮЗе!» Но он и не собирался их приглашать. Он пригласил к себе только Зину…

Петруша не замечал ее чувств. Зина ходила даже на те его репетиции, в которых сама не участвовала, — и он восторгался ее увлеченностью театром. Когда семья Петруши отправлялась на летний отдых, Зина покупала ему продукты, готовила — и он называл ее доброй соседкой. Когда однажды, в отсутствие семьи, с ним случился сердечный приступ, она достала даже те лекарства, каких не было в городе, сидела возле него всю ночь — и он стал называть ее «скорой помощью». И еще сказал, что так о нем заботилась только мама.

Уезжая куда-нибудь, Петрушина жена сама просила Зину опекать мужа. Вообще у жен Зина пользовалась безграничным доверием.

Однажды эффектная Галя Бойкова, жившая на первом этаже в общежитии, принесла заболевшему Петруше пакет из театра. Жена его вполголоса, но твердо сказала:

— Я очень прошу: пусть это делает Зиночка.

Петруша уехал из-за жены: ей не подходил климат города.

Сначала Зина не поверила, что он может уехать. Потом Петруша с досадой сказал, что он ее «на сцене не узнает». Потом через приятельницу в Москве она достала все новейшие медицинские препараты, которые могли бы помочь жене главного режиссера. И, наконец, попросила Петрушу взять ее с собой. Он не взял ее. И вообще не взял никого.

— Хорош строитель, который разбирает по кирпичику созданное им здание, чтобы из этого же материала воздвигнуть где-то другое.

Вспоминая об этой его фразе, Зина подумала: «Он пожертвовал своим желанием не расставаться с нами… А здание-то все равно рассыпается. И мы наблюдаем за этим с постыдной терпимостью!»

Прощаясь, Петруша сказал ей:

— Я очень полюбил вас, Зиночка, как актрису и как человека!…

«Вероятно, иначе меня полюбить невозможно», — сказала сама себе Зина, вернувшись от Патовых и вспомнив все это.