– Понимаю, - оборвал я его.
– Я вас не упрекаю, просто мне стало любопытно.

Джим поднялся и подбросил в костер пару поленьев.

– Нам нелегко влачить наш крест порознь, - сказал он.
– Здесь мы избегаем разговоров на больную тему, а остальную часть года вообще сторонимся друг друга. Это не совсем правильно.

– Что ты имеешь в виду?
– спросил я.

– Да успокойся ты! Не дергайся. Если бы один из нас хотел расколоться, это произошло бы давным-давно. Встречи на озере - прекрасная традиция, я всегда с нетерпением жду начала августа и считаю, что мы близкие друзья. Дружба и взаимное доверие - вот что важно. И если мы действительно друзья, давайте забудем наши взаимные страхи.

Джим сел, завершив свою речь.

– Я согласен, - поддержал его Марвин.
– Нет смысла жить как на иголках. Что сделано, то сделано. И быльем поросло.

Джим и Марвин подняли банки с пивом и посмотрели на меня. Мы чокнулись.

– Аминь, - сказал я, надеясь, что мой голос звучит достаточно убедительно.

Я понимал, что они врут. Марвина Джим ненавидел ещё более люто, чем меня. Впрочем, он давно смотрел на нас обоих свысока - с тех пор, как стал важной шишкой. Тем не менее, я присоединился к игре.

Мы возобновили болтовню о футболе и девушках. Мало-помалу мы даже расшумелись и прогорланили несколько песенок. Я выпил больше обычного, в голове у меня затуманилось. А, черт с ней, с головой. Уж больно мне не хотелось думать о чем-то серьезном.

Рыбачим мы так: один сидит у руля и медленно направляет лодку вдоль берега, двое других располагются на палубе, ближе к корме, и забрасывают блесны. Удочки вставлены в пластмассовые трубки, которые, в свою очередь, прикреплены липкой лентой к поручням на планшире. Наладив снасть, мы откупориваем пиво и ждем поклевки.

Наутро мы кинули жребий, и мне выпало первым сидеть за штурвалом. Прошел час - ни единой поклевки. Потом меня сменил Марвин. Я забросил снасть, откупорил банку пива и принялся размышлять, как же мне заставить Джима рассказать, что произошло. К моему удивлению, он первым начал разговор, сказав:

– Марвин собирается пойти к властям и во всем признаться.

– Ты уверен?

– На сто процентов. В Якиме мы выпили, и мне повезло, он выдал себя. Поэтому я и пригласил его в гости на День благодарения. А потом придумывал разные поводы, чтобы навестить Марвина, ездил к нему и всякий раз отговаривал стучать в полицию.

– Что за муха его укусила? Ничего не понимаю.

– Марвин на грани срыва... Вот-вот сломается. От него не только жена ушла, но и зарплата. Он потерял работу. Его поездку сюда оплатил я. Марвин мне прямо сказал, что собирается бить тревогу.

– Когда?

– Как только мы вернемся с озера. Он сообщил мне об этом вчера по пути сюда. Я больше не могу удерживать его: парень слишком много пьет и потерял самообладание.

Я покачал головой.

– Тут что-то не вяжется. Я не понимаю...

– Нам с тобой трудно его понять. Ты слышал про синдром замедленного эмоционального стресса?

– Конечно.

– Марвин топит воспоминания о прошлом в бутылке. Другого способа освободиться от них у него нет. Ты тоже страдаешь этим синдромом, но у тебя он выражается в кошмарных снах. А Марвин пьянствует уже больше пятнадцати лет. Мы можем сколько угодно тешить себя мыслью о том, что совершили благое деяние, убрав поганого лейтенанта, но в глазах закона убийство остается убийством. А это - тяжкий крест, не всякий выдержит.

– Что будет с нами, если Марвин признается?

– С юридической точки зрения случай сложный, но судебного разбирательства не миновать.

Мне стало не по себе.

– Нас посадят?

– Не обязательно. Если мы с тобой от всего открестимся, дело сведется к противостоянию двух свидетельств. Рассказав суду о пьянстве и умопомрачении Марвина, мы дискредитируем его показания.

– Тогда в чем дело? Нас двое, а он один. Кому поверят?

Джим многозначительно посмотрел на меня, словно говоря: "Ну и дурень же ты".

– Если тебя устраивают следствие и долгий судебный процесс, то мне они совсем не нужны.

– Мне тоже не нужны. Но как понимать твою вчерашнюю оду дружбе? Может, поговорить с Марвином серьезно?

Джим помолчал, потом полез за сигаретами. Он хранил их в ящике для снастей, который почему-то всегда был заперт.

– Слишком поздно. Он не станет нас слушать.

– А может, пройти всю эту индейскую паувау, весь этот обряд очищения? Согласен, это тягомотина, но зато мы сбросим с плеч тяжкий груз. К тому же, доказательств нет, и дело не дойдет до суда.