Наконец я спросил Марвина:

– Как дела дома?

– Грех жаловаться, - ответил он.
– Я уже свыкся с мыслью о разводе. Тут ничего не попишешь. На работе все в порядке. Живу от комиссионных до комиссионных, с голоду не пухну.

– Рад слышать, - сказал я, вспомнив, что Джим оценил положение, в которое попал Марвин, как бедственное.
– По-прежнему сбываешь утепленные оконные рамы?

Марвин расхохотался.

– Нет. Обрыдло обивать пороги и смотреть, как перед твоим носом захлопываются двери. Год назад я сдал экзамен на должность торговца недвижимостью. А ведь это - почти разрешение чеканить монету или печатать деньги. Рынок развивается. Могу предложить тебе земельный надел, летний домик. И рыбалка в тех краях не хуже, чем на нашем озерце.

– Может, на следующий год.

– А у тебя как дела?

– Тоже не жалуюсь.

– Я ведь и пить бросил. Рано или поздно налажу свое житье-бытье. Марвин похлопал себя по животу.
– А сколько калорий сжигаю. Моя новая подружка не хочет, чтобы я сидел дома на диване! Предпочитает, чтобы мы на нем кувыркались.

– Чертовски рад за тебя.

Признаться, за два прошедших дня я действительно ни разу не видел Марвина в подпитии, а ведь пива было - хоть залейся!

– Мне приятно было узнать, что теперь ты реже видишь кошмарные сны, продолжал он.

– Сам знаешь, время - великий целитель. Надеюсь, я не будил тебя своими ночными воплями? Если да, извини.

– Нет, меня ты не беспокоил. Джим сказал, что проснулся из-за тебя позапрошлой ночью, но ведь он спит очень чутко. Ого! Скоро польет!
– Он указал на лесистые холмы на северном берегу озера. Над верхушками нависали черные громады туч. Да, верно, минут через десять начнется настоящий потом. Марвин принялся сматывать удочки.
– Кружку горячего какао и партию в картишки?
– Спросил он.
– Как ты на это смотришь?

– Согласен, - ответил я. Поднялась волна, и меня уже укачивало.

Дальнейшие события развивались в полном соответствии с придуманным Джимом планом. Буря была страшная, дождь остервенело барабанил в иллюминаторы, и мы едва видели поверхность озера. Качало так, что казалось, будто мы плывем на утлой додчонке через Бермудский треугольник. Джим стоял за штурвалом, а мы с Марвином дулись в карты.

Вдруг мотор заглох. Джим смачно чертыхнулся и сообщил нам, что последние полчаса слышал какое-то странное чихание в двигателе. И попросил меня выйти на палубу, чтобы посмотреть, в чем дело.

Я согласился. Марвин тотчас вскочил и предложил свою помощь. Я сделал вид, будто копаюсь в моторе, а сам не сводил глаз с Марвина, твердо решив, что, как только из-за угла рубки появится Джим, я брошусь на него и помешаю ударить Марвина по темени. Возникнет небольшая потасовка, которая поможет выяснить, кто на чьей стороне и не строят ли Джим с Марвином каверзу вашему покорному слуге.

– Что они тебе говорят, когда ты рассказываешь о своих ночных кошмарах?
– вдруг спросил меня Марвин.

– Кто это - "они"? Кроме тебя и Джима, я никому ничего не рассказывал.

– Неужели? А своему психоаналитику? Я слышал, что между врачом и пациентом доверительные отношения, но если речь идет о серьезном преступлении, врачи обычно стучат в полицию, пренебрегая тайной. Они же не священники.

Все становилось на свои места.

– Кажется, я знаю, кто нажужжал тебе в ухо, - сказал я и почти машинально бросил взгляд на ящички с нашими снастями. Ящик Джима, который он не разрешал трогать никому на свете, исчез.

Я успел отскочить в сторону за долю секунды до того, как Марвин занес над моей головой тяжелый кожух подвесного мотора, и мгновенно схватил подвернувшийся под руку гаечный ключ. Меня так и подмывало как следует огреть Марвина по лысеющей макушке, но в этот миг его руки повисли, и он расплакался.

– Я...
– начал он.

– Помолчи. Потом поговорим, а сейчас повернись и стой тихо, - сказал я и бросил Марвину гаечный ключ.
– Если появится Джим, врежь ему хорошенько. И не задавай никаких вопросов.

Я опустился на четвереньки, чтобы меня нельзя было достать из иллюминатора, и по-пластунски пополз к корме. Конечно, это была глупейшая ошибка: там стоял Джим с револьвером наизготовку.

Он велел мне встать. Что я и сделал, ибо выбора у меня не было.

– Это, часом, не револьвер Марвина, который ты якобы выбросил за борт в семидесятом году?
– спросил я.

– Он самый, - ответил Джим.

– Ты хранил его в ящичке для снасти?

– Где же еще? Береженого бог бережет.