Шрифт:
Более того, попытаюсь передать ей нечто, как я полагаю, весьма важное из трагического опыта моего поколения, которое даст ей право с достаточной долей критичности отнестись к наследию предков и, не лишая радости от вкушения прелестей окружающего бытия, подтолкнет ее к более трезвому взгляду на реалии жизни, поможет повысить чувство личной ответственности за все, что происходит либо должно происходить в окружающем нас мире – за принятые и предполагаемые решения, позволит лучше осознать свое место в нем, подтолкнет к поиску ответа на вечные вопрошания, сформулированные когда-то мудрецом Гиллелем – «Если не я для себя, то кто же для меня? Если я только для себя, то зачем же я? Если не теперь, то когда же?».
Надеюсь также, что знакомство с этим непростым опытом поможет ей лучше понять опасность вызовов, которые таятся в не ограниченной моральными скрепами человеческой природе и в абсолютной власти, и удержит ее от искушений создавать себе ложные кумиры и слепо следовать за их завиральными идеями и заманчивыми посулами, которыми, как известно, вымощена дорога в ад.
Введение
«Люди, умеющие убивать…»
Максима «Не убий!» – нравственный абсолют. Озвучен, согласно библейскому преданию, в контексте Десяти заповедей (Синайского декалога), из уст Творца – шестая заповедь.
А если упорствовать станешь ты:Не дамся! Прежнему не бывать!Неслышно явятся из темнотыЛюди, умеющие убивать. Джеймс Клиффорд [1]1
Поэт, придуманный Владимиром Лифшицем из примитивного желания – завладеть чужим; убивали в припадке гнева либо по холодному расчету; убивали фанатики и вполне здравомыслящие особи; убивали по приказу либо по зову сердца; убивали потому, что просто хотелось убивать и т. д. и т. п.
Из всех нравственных норм, продекларированных Синайским декалогом, наиболее сложные отношения у цивилизации, каких бы уровней она ни достигала, складываются с максимой «Не убий!».
Убивали всегда – убивали по тому или иному поводу, либо без всякого повода; убивали в силу традиций либо по случайному стечению обстоятельств; убивали тиранов, с тем чтобы на их место приходили более жестокие правители; убивали реформаторов, чтобы неповадно было другим покушаться на вековечные устои и устоявшиеся догмы; убивали своих и чужих, знакомых и незнакомых; убивали в сражениях с противником либо с собственным народом; убивали идолопоклонники и те, кто поклонялся единому Богу; убивали те, кто ни во что не верил, и те, для кого свято звучала заповедь «Не убий!»; убивали за произнесенное слово либо за молчание; убивали во имя идеи либо
В общем, убивали по-разному и везде. Убивали, не особенно задумываясь, зачастую не ведая, что творят. Массовые убийства, войны, человек с ружьем либо с иным орудием смерти – предмет особой гордости, которую хранит историческая память народов, – ведущий лейтмотив мифологии, на которую опирается национальная идентификация. Количество отправленных к праотцам жертв зачастую выступает мерой величия, героизма предков; высота холма, сложенного из человеческих черепов, количество пепла от сожженных жертв, число обращенных в лагерную пыль тел – своеобразный апогей, открывающий пропуск на Олимп исторической славы.
К XX столетию не прерывающаяся веками традиция убивать обстоятельно озвучена в Логосе – убивать, повинуясь логике, убийство по соображениям идеологии:
«В былые наивные времена, когда тиран ради вящей славы сметал с лица земли целые города, когда прикованный к колеснице невольник брел по чужим праздничным улицам, когда пленника бросали на съедение хищникам, чтобы потешить толпу, тогда перед фактом столь простодушных злодейств совесть могла оставаться спокойной, а мысль – ясной. Но загоны для рабов, оправдываемые любовью к человеку или тягой к сверхчеловеческому, такие явления в определенном смысле просто обезоруживают моральный суд. В новые времена, когда злой умысел рядится в одеяние невинности по странному извращению для нашей эпохи, именно невинность вынуждена оправдываться» (Камю А. Бунтующий человек. М., 1990. С. 120–121).
В массовое сознание зачастую настоятельно вдалбливается мысль – убийство не только не грех, не преступление, но особая доблесть, диктуемая некими высшими соображениями, необходимость. Санкцией на реализацию подобной необходимости – на широкое применение практики убийств и террора – оказываются различного рода идеологические доктрины, носителями и выразителями которых зачастую являются «безумцы, стоящие у власти, которые слышат голоса с неба, извлекают свои сумасбродные идеи из творений какого-нибудь академического писаки…» (John Maynard Keynes. The General Theory of Employment. N. Y, 1964).
Царство Разума, возвещавшее некогда наступление эры Свободы, Равенства и Братства, сегодня, похоже, находится под смертельной угрозой мутировать в Царство Насилия и Террора.
Сова Минервы
Метафорическим символом философского духа для Гегеля служит пернатая посланница античной богини мудрости сова – птица, пробуждающаяся к жизненной активности с наступлением сумерек: «Сова Минервы вылетает в сумерках».
Полет «в сумерках», которого удостаивается философия, призван свидетельствовать о дистанцированности ее от реалий происходящего – о том, что плод ее мудрости является миру не в ослепляющих лучах света, не в моменты игры ярких красок наполненного бурной активностью и суетой дня, но на закате – в комфорте всеприглаживающей умиротворяющей мглы, когда то, что должно было свершиться, – уже свершилось, и ничего изменить нельзя, когда угасают страсти и природе остается лишь в глубоком раздумье писать «серым по серому».