Шрифт:
«Император Наполеон, – сказал он мне, – определенно желает сохранить узы, которые связывают его с Англией. По необходимости ему приходится в сношениях с ней быть крайне осторожным. Он будет вам крайне обязан, если во время переговоров вы будете иметь это в виду. Если возникнут трудности, то для их преодоления он остановится на таких способах, которые, по его мнению, окажутся наиболее для этой цели пригодными, действуя притом с чрезвычайной осторожностью и никого не задевая. Поставив себе задачу добиться примирения, он ее выполнит без всякого сомнения с большим тактом и искусством. Вы можете быть в этом уверены». […]
Из сообщения Бруннова следовало, что французская дипломатия на конгрессе будет всеми средствами добиваться скорейшего прекращения войны, что отвечало интересам России, но в то же время – шло вразрез с целями Англии, желавшей предельного ослабления поверженного противника. Одновременно миротворец Наполеон не желает ставить под сомнение устойчивость франко-британского союза. Император французов надеется на соответствующее понимание со стороны России, которая может рассчитывать на его содействие достойному выходу ее из войны.
На исходе четверга, 21 февраля в Париж в сопровождении внушительной свиты прибыл первый российский уполномоченный генерал-адъютант А.Ф. Орлов [65] .
Уже на следующий день он был приглашен к графу Валевскому, который сообщил ему о назначенной на 23 февраля аудиенции у императора Наполеона, пожелавшего по ее окончании побеседовать с Орловым с глазу на глаз. Об этой первой встрече с Наполеоном Алексей Федорович подробно сообщил графу Нессельроде в депеше от 2 марта [66] .
65
Приезд в Париж графа Орлова произвел там сенсацию. Газеты откликнулись на это серией публикаций о его жизни, об участии в войне против Наполеона, о пребывании в Париже весной 1814 г. в составе русской армии, о дружбе с покойным императором Николаем. Журналисты не преминули напомнить читателям, что граф Орлов более десяти лет возглавляет тайную полицию Российской империи и является одним из самых доверенных лиц молодого царя Александра. Литографированные портреты и цветные лубочные изображения генерала Орлова выставлялись в витринах книжных лавок и газетных киосков. Одним словом, он стал парижской знаменитостью. Ни один из участников мирного конгресса не удостоился такого внимания прессы, как генерал Орлов.
66
Красный архив. 1936. № 2 (75). С. 27–30.
Из депеши Орлова:
[…] В субботу, в два часа, я отправился в Тюильри. Высшие придворные чины, принимая меня, выказали большую предупредительность. Они меня тотчас провели к императору.
Его Величество чрезвычайно милостиво принял меня. В кратких словах я изложил ему мнение нашего августейшего государя относительно достижения умиротворения, чего так страстно жаждет вся Европа. Я ему сказал, что император искренне разделяет выраженное ему желание объединенными усилиями содействовать установлению добрых отношений между обоими кабинетами и укреплению симпатий, существующих между двумя великими нациями, судьбы которых провидение вручило попечению их монархов. В заключение я сказал, что наш августейший государь надеется, что надежный и почетный мир, заключенный между обеими империями, будет содействовать установлению дружественных отношений между обоими государями.
Император Наполеон сказал, что он разделяет эту надежду и желает ее осуществления, затем отпустил свою свиту и пригласил меня последовать за ним в его кабинет.
Его Величество, милостиво предложив мне сесть, сел сам и тотчас же приступил к политической беседе.
Уверенный в том, что откровенность и прямота моих речей будет наилучшим способом произвести на него должное впечатление, я начал с заявления, что изложу ему сейчас без всяких умолчаний, уклонений и тонкостей истинное положение вещей и вслед за этим тут же немедля доведу до его сведения, на что я, строго выполняя ясно выраженную волю нашего августейшего государя, уполномочен ответить согласием и на что обязан ответить отказом [67] . […]
67
Орлов четко изложил Наполеону три основные позиции России: устье Дуная должно остаться свободным и открытым для торговли всех государств, для чего Россия и Турция договорятся о разрушении имеющихся в этом районе своих укреплений; Черное море будет объявлено нейтральным; пограничная линия между Молдавией и Бессарабией будет установлена лишь после детального обсуждения и с общего согласия.
Такое доверие поразило его. Сказав мне по этому поводу несколько лестных слов, он перевел наш разговор на совершенно новую тему.
Он выразил мне те чувства преклонения и уважения, которые он питает к памяти покойного государя, говоря, что несмотря на возникшие между ними разногласия в вопросах политики, он продолжает глубоко и искренне скорбеть о смерти такого великого государя.
Продолжая беседу в тоне все большего доверия и благожелательности, он после минуты раздумья сказал:
«Мне хотелось бы знать ваше мнение о Венском трактате [1815 г.]. Обстоятельства внесли в него много изменений. На случай, если бы возник вопрос об его пересмотре, мне хотелось бы знать ваши взгляды на этот предмет».
Я ответил, что вопрос такой важности затрагивает интересы всей европейской политики. К тому же он лежит вне моих полномочий и инструкций, и поэтому я не считаю себя вправе высказывать свой личный взгляд на дело, которое по характеру своему входит в прямую компетенцию кабинетов.
Император возразил: «Но это просто разговор». Затем он сказал следующее: «Эта бедная Италия! Ведь, в самом деле, не может же она оставаться в своем настоящем бедственном положении. Неужели нельзя ничего для нее сделать? Я говорил об этом графу Буолю. Он мне на это ничего не ответил. По-видимому, это ему нежелательно.
Затем, эта бедная Польша, религия которой подвергается преследованию. Разве государь в своем милосердии не мог бы положить конец тем притеснениям, от которых страдает католическая церковь, не мог бы смягчить судьбу многих несчастных, которые на беду свою позволили вовлечь себя в политические ошибки?»