Бланш подписала записку инициалами и сделала приписку: «Пожалуйста, ни в коем случае не беспокойте этим делом мою сестру». Потом аккуратно сложила листок вдвое и сунула его в карман, чтобы он был наготове, когда понадобится. И почти сразу, чувствуя облегчение от того, что план, который наверняка сработает, приведен в действие, она задремала, а потом погрузилась в глубокий сон.

Во сне она снова превратилась в маленькую, пяти— или шестилетнюю девочку, гуляющую вместе с матерью по узкой полосе пустынного пляжа. Волны накатывают на них по песку. Они поднимаются и опадают, рассыпаясь на тысячи брызг, и с приближением сумерек становясь все темнее и темнее. С поверхности воды поднимаются легкие клубы тумана и медленно ползут в сторону выстроившихся вверху небольших деревянных коттеджей. Маленькая Бланш крепко держится за руку матери, потому что дороги не видно – глаза ей застилают слезы.

На самом деле это был даже не сон, а вполне реальный эпизод из прошлого, часть чего-то, что случилось в действительности.

Все началось раньше, на крыльце, где репетировали отец и Джейн. Занятия эти проводились регулярно, чтобы даже на отдыхе держать Джейн в форме, а также готовить новые номера к осенним представлениям. Репетиции проходили между двумя и четырьмя часами пополудни, всегда на крыльце, чтобы, по словам отца, Джейн могла дышать целительным соленым воздухом. А если за этими упражнениями наблюдали зеваки из числа случайных прохожих либо жители близлежащих коттеджей, то на это ни отец, ни Джейн не обращали особого внимания.

Круглощекой, загорелой Бланш, облаченной в просторный купальник в бело-голубую полоску, разрешалось посещать эти занятия, но только в качестве зрителя. Ее постоянное место было в правом углу крыльца рядом со стулом отца, откуда он аккомпанировал Джейн на роскошном пятиструнном банджо. В доме установился порядок, по которому к занятиям Джейн следовало относиться с уважением и торжественной серьезностью. Твердым и весьма трудно выполнимым для Бланш условием, на котором ей разрешалось наблюдать за происходящим, было полное молчание, нарушение которого – и на этот счет тоже существовала твердая договоренность – было чревато немедленным удалением.

По прошествии недолгого времени маленькой Бланш стало все труднее выполнять эти условия. Наблюдая, как Джейн танцует и поет перед завороженными взглядами собравшейся на крыльце аудитории, она чувствовала, как внутри нарастает желание хоть немного погреться в ярких лучах сестринской славы. В ее умненькую головку пришло, что при желании она могла бы петь и танцевать ничуть не хуже Джейн – а может, и намного лучше. Всего-то и надо было – побольше прыгать, размахивать руками и гримасничать. А на это всякий способен. Поначалу соблазн лишь поманил, но потом, хотя Бланш и продолжала сопротивляться, какая-то сила схватила ее за шиворот и неудержимо поволокла вперед.

Под громкие звуки банджо Бланш внезапно рванулась со своего места за отцовским стулом и пустилась в пляс вместе с Джейн. Высоко подскакивая, она изо всех сил трясла головой и размахивала руками – все это выглядело как чистое безумие. А потом, пустившись в стремительную джигу, Бланш внезапно начала сопровождать телодвижения оглушительными выкриками, несколько напоминающими боевой клич индейцев, вышедших на тропу войны.

Такое представление требовало – и действительно привлекло к себе – мгновенное и полное внимание всех присутствующих, и, хотя банджо внезапно замолкло, Бланш продолжала извиваться в танце. Подогреваемая громким хохотом зрителей, она высовывала изо рта язык и трясла головой так яростно, что в какой-то момент показалось, что она вот-вот оторвется от шеи. Возмездие не заставило себя ждать: чья-то рука с силой влепила ей пощечину, а другая схватила за волосы и дернула с такой силой, что девочка повалилась на пол. Рядом с ее ухом зазвенел голос Джейн:

– Убирайся! Убирайся! Слышишь, что тебе говорят? Убирайся! Убирайся!

Затем еще одна ладонь, – сильная и жесткая ладонь отца – вцепилась ей в руку и рывком поставила на ноги.

– Это еще что такое? – проревел он. – Что это пришло тебе в голову?

Бланш с изумлением посмотрела на его раскрасневшееся, злое лицо и вдруг почувствовала сильнейший позыв к рвоте. В тот же миг она увидела Джейн – сестра, уперев руки в боки, тяжело дыша и пылая праведным негодованием, стояла рядом.

– Что это ты вообразила себе, несчастная толстуха? Кто вбил тебе в голову, что ты можешь танцевать?

Отец быстро увел ее с крыльца.

– А теперь, мисс, вон отсюда и не возвращайтесь, пока не научитесь себя вести. И оставь бедняжку Джейн в покое.

Бланш побрела по песку и завернула за угол дома, исчезнув из поля зрения все еще хихикающих зевак. Тут она нашла себе убежище под ступенями лестницы, ведущей к черному ходу, и, съежившись, расплакалась.

Мать нашла ее почти через два часа, взяла за руку и повела, в сгущающихся сумерках, по берегу. Через какое-то время, когда коттедж исчез из вида, они остановились. Мать присела на застрявший в песке валун и привлекла ее к себе.

– Не обращая внимания, родная, – заговорила она. – Постарайся забыть. Папа не хотел тебя обидеть, право, совсем не хотел. Просто он вынужден уделять Джейн больше внимания, чем тебе, – да даже и мне. Это все из-за ее работы. Мы, вся семья, многим обязаны Джейн, ты же знаешь. Если бы не она, у тебя не было бы всех этих славных, красивых платьев. И мы бы не могли на лето приезжать сюда, на океан. Нам многого пришлось бы лишиться. Джени очень много работает, и все ради нас, в том числе и ради тебя, дорогая. – Мать мягко, кончиками пальцев приподняла ее подбородок и на мгновение заглянула глубоко в глаза. – Тебе повезло, родная, сейчас ты даже сама не представляешь, насколько тебе повезло. Но в один прекрасный день поймешь. И тогда постарайся быть добрее к Джейн и своему папе – добрее, чем они сейчас к тебе. Понимаешь, о чем я?