Если никакой работы в профсоюзе не было, ноги вели меня в центр города. Там было приятно, мне нравилось. Я всегда мог посидеть со стаканчиком красного вина. Постепенно время моих отлучек из дома затягивалось, случалось, я не возвращался домой до утра. Воскресные вечера я проводил в «Лэтин Казино», очень веселом ночном клубе в Черри-Хилл, штат Нью-Джерси, где собирались все те, с кем я проводил вечера в будние дни. Там выступал и Фрэнк Синатра, и другие знаменитости. Иногда я брал с собой Мэри, но тамошняя публика была не по ней, да и нанять няню посидеть с детьми – подобную роскошь мы тогда еще просто не могли себе позволить. Мэри не раз ставила свечи в церкви, чтобы я получил постоянную работу. А я… после веселых вечеров в «Никсон боллрум» с Дасти стал залеживаться в постели до полудня, а Мэри с детьми отправлялась к мессе без меня.

Иногда и Расс звонил мне с севера штата и просил подбросить его куда-нибудь. Дела у него были повсюду – от Эндикотта до Буффало в штате Нью-Йорк, от Скрантона до Питсбурга в Пенсильвании, и в Нью-Джерси, и в самом Нью-Йорке. Мне иногда казалось, что он знал, где я, и находил меня. Мне с ним всегда нравилось, и я никогда даже десятицентовика у него не попросил. Я-то понимал, что появление в его компании шло мне только на пользу. И даже не понимал насколько, до одного дня в ноябре 1957 года. Тогда он попросил меня отвезти его в какой-то городишко у самой границы северной части штата Нью-Йорк. Городишко этот назывался Апалачин. Расс сказал мне, что, мол, когда покончит с делами в этом Апалачине, ему надо будет ехать в Эри, штат Пенсильвания, а потом в Буффало, а уже оттуда к себе домой в Кингстон. Я довез его до дома в Апалачине. И посчитал это в порядке вещей.

На следующий день в Апалачине и состоялось это грандиозное событие – всеамериканский сход гангстеров-итальянцев. Вышло так, что полиция арестовала человек пятьдесят гангстеров со всех концов США, и одним из них оказался мой приятель Рассел Буфалино. Эта новость много дней не сходила с первых полос газет. Кричало об этом и телевидение. Оказывается, существовала мафия и ее сети опутывали всю страну. Каждый гангстер контролировал свой участок территории. Теперь до меня дошло, почему Рассел просил меня возить его по разным городам и дожидаться его в машине, пока он решал свои дела в каком-нибудь баре, ресторане или доме. Все сделки заключались с глазу на глаз, и расчет велся наличными, ничего по телефону не обсуждалось, банками тоже никто не пользовался. Рассел Буфалино был фигурой, равной Аль Капоне, а может, и покрупнее. У меня все это никак не укладывалось в голове.

Я прочел все газетные статьи. Кое-кто из этих ребят щеголял в шелковых костюмах, другие были одеты просто, как сам Рассел. Но это были люди, наделенные невиданной властью, и с такими досье, что и представить трудно. И в их досье была не мелочовка вроде оказания сопротивления полиции после рукоприкладства в троллейбусе и не кража мяса в каком-нибудь «Фуд Фэйр». Рассел Буфалино и Анжело Бруно и их партнеры занимались всеми видами преступной деятельности – от убийств, проституции и торговли наркотиками до похищения людей. Им вменялось в вину ростовщичество, подпольные казино и профсоюзный рэкет. И Рассел приезжал в Филадельфию вовсе не ради хлеба с ветчиной и не за вкусными колбасками под острым соусом от Розелли. У него были дела с Анжело Бруно, очень специфические дела.

И Рассел Буфалино был одним из главных боссов мафии, а я – его другом. Меня с ним не раз видели. Я распивал с ним вино. Был знаком с его женой. А он был знаком с моей. Он всегда спрашивал у меня, как мои дети. Мы с ним болтали по-итальянски. Я привозил для него хлеб с ветчиной и колбаски. Он галлонами дарил мне домашнее вино. Я был его шофером. И на ту встречу в Апалачине привез его тоже я.

Но после всей этой газетной шумихи я уже его в центре Филадельфии не встречал и никуда не возил. Как я понял, он избегал появляться на людях. Потом я где-то прочитал о том, что его вроде бы собрались депортировать, поскольку, когда он прибыл с Сицилии в Америку, ему было всего 40 дней от роду. Вся эта юридическая тягомотина по вопросу о депортации Расса Буфалино тянулась аж 15 лет, и все эти годы он оставался под колпаком. В конце концов, когда он проиграл последнюю апелляцию, уже купил билеты и упаковал чемоданы, я порекомендовал ему одного адвоката, который вышел на правительство Италии, сунул кому надо лиры, и Италия отказалась Рассела Буфалино принять. Ничего не поделаешь. Разбираться с ним предстояло Америке. Рассел был очень благодарен мне за эту услугу, но когда я впервые прочел об этом в газете, то и глазам не поверил: неужели это я помог Расселу Буфалино избежать депортации?

В центре Филадельфии похаживали слухи и о том, что именно Расселу принадлежала инициатива созыва этого схода в Апалачине, во избежание гангстерских войн после произошедшего месяцем раньше убийства в Нью-Йорке босса Альберта Анастасиа, контролировавшего порт. Рассел Буфалино, тот самый человек, который починил мой забарахливший грузовик на стоянке в Эндикотте, с каждым днем невероятно разрастался в моих глазах. Очень все походило на то, что ты вдруг совершенно неожиданно свел знакомство с кем-то навроде кинозвезды. И как бы Рассел ни ненавидел всю эту шумиху вокруг своего имени, он был самой настоящей знаменитостью, и на всякого, кто появлялся в его обществе, автоматически падал отблеск его славы.

Потом в один прекрасный день к моему столику подсел тот самый Шептун Ди Тульо и угостил стаканчиком вина. Раньше мне приходилось его видеть, но знаком я с ним не был. С Тощей Бритвой он был однофамильцем, а не родственником. Я знал, что он выбивает для Тощей Бритвы бабки, но покрупнее, чем я со своими друзьями-итальянцами. Он работал на большие рестораны и легальный бизнес, не связывался с мелкотой вроде официанток придорожных закусочных. Шептун предложил мне встретиться в «Мелроуз динер». Туда я и отправился. Людей из центра Филадельфии в «Мелроуз динер» не встретишь, это заведение для публики попроще, забегаловка. Тебе подают добрый кусок яблочного пирога с ванильным сиропом. Усевшись, Шептун спросил меня, не нужно ли мне 10 штук. Я сказал – продолжай».

«Шептун был одним из низкорослых итальянцев чуть за тридцать, коими в Южной Филадельфии хоть пруд пруди и которые пускаются во все тяжкие. Не тот Шептун, которого примерно тогда же взорвали в машине. Другой Шептун. Того, которого взорвали, я не знал, просто слышал.

В те времена я еще и слыхом не слыхивал о людях чести. Человеком чести можно стать, только пройдя специальный обряд посвящения, после чего ты переходишь в разряд неприкосновенных. Без разрешения свыше тебя никто не замочит. И все вокруг, где бы ты ни появился, выказывают тебе уважение. Ты – часть почетной организации, ее внутреннего круга. Все это распространяется только на итальянцев. Позже я настолько сблизился с Расселом, что стал выше рядового человека чести. Рассел даже сказал мне об этом. Он сказал тогда: «Никто тебя не тронет, потому что ты со мной». До сих пор помню, как он тогда ущипнул меня за щеку, добавив: «Тебе следовало бы родиться итальянцем».