— Хочешь остаться — оставайся, — неожиданно жестко заявила Франческа. — А я уеду отсюда с мистером Беррингтоном. Я не могу здесь больше, пойми, папа! Я не буду здесь больше жить! Я не могу жить в постоянном страхе!

— Ну, ладно, ладно, — заикаясь, промямлил совершенно сбитый с толку Эндрю. — Я спущусь в бар и потолкую с этим парнем, как там бишь его?.. А чего он вообще делает здесь, в верховьях? Какой-то шахер-махер?

— Не знаю. Но вряд ли. Ладно, мне пора. Вернусь через полчаса и помогу тебе собраться.

Каспар Беррингтон уже сидел в баре, когда они с отцом спустились вниз. Он занял столик у окна, откуда была хорошо видна его яхта. Беррингтон приподнялся, протягивая Эндрю руку, и Франческа послала молитву всем святым, чтобы дело заладилось.

Она, конечно, прихватила с собой картины отца, но, поставив их под стол, молчала о них, пока англичанин сам не спросил. Тот долго, без единого звука, изучал полотна. Франческа уже сто раз успела задаться вопросом, чего он вообще понимает в живописи и так ли уж хороши картины отца, как ей представлялось.

Наконец, Беррингтон оторвал от них свой взор и безразлично спросил:

— И сколько вы за них хотите?

— Только для вас, дорогой… — Эндрю заломил такую цену, что Франческе и не снилось.

— Пожалуй, на аукционе у Кольяни я и заплатил бы столько, — сухо сказал Беррингтон, — но здесь мы не на Бонд-стрит, Хартли. Даю треть. Берете или нет?

Эндрю уже открыл было рот, чтобы что-то выразить, но Франческе удалось опередить его:

— Вы, конечно, здорово занизили цену, мистер Беррингтон, но нам ничего не остается, как принять ваши условия.

— Если оттащишь картины на яхту, — он смерил ее ироничным взглядом, — там я вам и заплачу. В такие местечки вроде этого я не беру с собой больших сумм.

Они проследовали за англичанином на яхту. Переступив порог салона, обшитого дубом и обставленного дорогой мягкой мебелью, Франческа присвистнула. Поражала не только невиданная прежде роскошь, но чистота и порядок, каких ей никогда не удавалось добиться в их убогих номерах.

Беррингтон, извинившись, исчез на несколько минут, а потом накрыл стол, который он скромно назвал «холостяцким ужином». Франческе же он показался пышным банкетом. Она отродясь не едала таких нежных цыплят, приправленных овощами. Казалось невозможным, что это дело рук мужчины. К ее великому сожалению, Эндрю даже не замечал изысканности поглощаемой еды.

Пара бутылок вина была прикончена, когда наступила неловкая пауза. Эндрю так бесстыдно врал о своих морских подвигах, что Франческе, под скептическими взглядами англичанина, стало совсем неуютно. Она наступила отцу на ногу, чтобы он вернулся к главной теме — их участию в путешествии. Но Эндрю понесло, и он больше не замечал ничего. Она уже совсем было собралась сама заговорить об этом, как Беррингтон закрыл тему, вынув деньги за купленные пейзажи. Эндрю небрежным жестом сунул банкноты в карман и вальяжно спросил:

— Не желаете ли партию в покер?

— Папа, нет! — невольно вырвалось у Франчески.

— В чем дело? — спросил отец уже слегка заплетающимся языком. — Если ты устал, Пако, отправляйся спать!

— Нет, не устал, — сникла Франческа. — Просто…

Беррингтон вынул из ящика совершенно новую колоду, и у Франчески засосало под ложечкой. Сейчас отец спустит все те умопомрачительные деньги, которых ей даже не удалось подержать в руках.

Кто такой этот Беррингтон? Может, профессиональный шулер? Что она знала о нем? Ничего — весь вечер пьяно болтал ее отец. А он уж точно был никудышным игроком. Он вечно проигрывал, в любой компании!

Эндрю предложил начальную ставку. Бэррингтон решительно покачал головой:

— Я не играю на деньги, мистер Хартли, и меня удивляет, что вы отваживаетесь на это. Да еще с чужаком. На этом континенте я не раз наблюдал, как в таких случаях дело доходило до смертоубийства.

Твердой уверенной рукой он начал тасовать колоду. Спокойствие и точность его движений еще сильнее оттеняли дрожь в руках Эндрю. Франческе очень хотелось бы знать, сколько Беррингтону лет. На вид определить было трудно. Судя по его движениям и густой копне черных волос без проседи, он был еще молод. А вот лицо принадлежало человеку, уже много повидавшему на своем веку. От носа к опущенным вниз уголкам рта пролегли глубокие складки, загорелая кожа вокруг глаз была испещрена мелкими морщинками. Красавцем его, конечно, не назовешь, но было во всем его облике что-то суровое и мужественное, что производило сильное впечатление.

От глаз Франчески не укрылось и то, что днем, когда он угощал ее на палубе, красотка с соседней яхты бросала ему призывные взгляды, и он отвечал на них с обольстительной улыбкой, так что, скорее всего, он еще и ловелас, а может даже и силой добивается от женщин того, что нужно каждому мужчине.

— Эй, Пако, — донесся до нее голос Беррингтона, — сыграешь с нами?

— Нет, — она покачала головой. — Можно мне посмотреть книги?

— Конечно, смотри. Только с собой не дам почитать. Завтра я отплываю.