Как водится, все хорошее быстро кончается. Подходила к концу и эта ночь в Лукоморье. А так как утро приходит с востока, Яне надо было возвращаться первой. Мы попрощались с новыми шведскими друзьями и отправились к Радужному Мосту. Од отлично справился со своей ролью, так что я смело оставил на него бремя проводить Линду и Йохана. Вообще, я был доволен. Все сложилось как нельзя лучше. Мы нашли Хеймдалла, взломали блок, и, кроме того, я запутал в свои сети новую подружку. Причем не какую-нибудь, а саму богиню любви и красоты. Правда, сегодня с ней был не я, а моя мыслеформа… Но я был не в обиде. Ведь со мной была Гуллвейг. А она… Нет, ничего не буду о ней говорить. Все и так ясно.

В который раз я шел по Радужному Мосту, но все же и теперь я не переставал восхищаться игрой его красок. В этом океане красок чудилось то море в час рассвета, когда природа только пробуждается и все или почти все кажется возможным, то огонь доброго туристского костра, в тот вечер, который всегда хочется вернуть, то солнечные протуберанцы. [7] Ну, в общем, вы понимаете, что найти должное сравнение с этой игрой красок найти все равно не удастся. Хотя, являясь отражением самых глубин нашего подсознания, именно огонь и вода составляли основу возникающих и исчезающих образов, не случайно наводящих на сентиментальные мысли.

— Как это похоже на море, — сказала вдруг Яна, когда голубая волна разлилась на нашем пути, — Я всегда хотела жить где-нибудь на побережье…

— Я тоже очень люблю море. Не знаю, что я без него бы и делал.

— Говорят, те, у кого море под боком, обычно им пренебрегают. Я, например, пару раз отдыхала в Гаграх и Махачкале, — на последнем городе она сделала некоторое ударение, но я не повел и бровью, — и там обычно сразу по загару видно приезжих. А у вас в Одессе не так?

Я чуть не поперхнулся от смеха.

— У нас, в Одессе, на такие дешевые провокации обычно не попадаются. И с чего это, интересно, ты взяла, что я из Одессы?

— Да так. Балагурить любишь. [8] Постоянно на разные акценты переходишь. Хохляцкие песни поешь.

— В общем, типичный одессит, — резюмировал я.

— Так значит это так? — в ее голосе звенела радость.

— Может — да, а может — нет. Это все еще секрет.

— А е-сли с-ерьезно, — она спросила это, заикаясь, как негр из некогда забодавшей рекламы.

— А е-сли с-ерьезно, то зачем возвращаться к решенному вопросу, передразнил ее я, — Может, в скором будущем ты и узнаешь меня земного. Но не думаю, что стоит спешить.

Конечно, она придерживалась иного мнения, но я был непреклонен. Так незаметно мы подошли к логическому [9] концу нашего пути — входу в ее квартиру.

И вот замерцавшее перед нами свечение открыло знакомую комнату, в которой на полуторной кровати лежало земное тело моей спутницы. Каким маленьким и хрупким оно казалось по сравнению с накаченным телом Гуллвейг, словно сошедшим с Валеджевских картин.

— Да, назад ты меня на руках бы не донес, — поймала она мои мысли.

— В своем земном теле — наверно, но в теле Видара, извиняюсь, — я напрягся, едва не разорвав одежду, — Если хочешь, могу доказать.

— Верю, верю. А можно остаться в этом теле?

— На Земле? К сожалению лишь несколько минут, пока не закроется Радужный Мост. Если бы я мог остаться таким на Земле…

— То что?

Боже, как не люблю я этот глупый вопрос, на который никогда не находится ответа.

— Черт его знает, что бы я сделал, но покуролесил бы изрядно. Однако ты можешь попытаться совместить это тело с физическим, и тогда последнее, может быть, будет постепенно стремиться к первому. Хотя не думаю, что тебе это надо. Женщине совсем не обязательно быть культуристкой.

— Ну, это уже мне решать.

— Но к совету прислушаться стоит. Тем более, что у нас страна Советов.

— Была…

— Ладно, не будем о грустном. Тем более времени у нас почти не осталось.

Мы обнялись и поцеловались.

— Когда следующий раз встретимся? — спросила она.

— Теперь я знаю к тебе дорогу, и даже Кот не сможет помешать нам встретится, как только это будет возможно.

— А когда это будет возможно?

— А вот это уже сложный вопрос. Наверно не раньше чем через месяц — в Новом Году. Так что с наступающим тебя.

— Так долго? Может, встретимся на Земле?

— К сожалению, я — не новый русский, и расстояние для меня та еще проблема. Но обязательно постараюсь что-то придумать.

Мы еще долго прощались, не в силах покинуть друг друга, но это не могло длиться вечно. И вскоре призрак Гуллвейг сошел в открывшееся двери и слился с телом Яны, оставив меня одного на Радужном Мосту, краски которого ясно показывали, что мне пора.

Письмо Фрее, то бишь Линде, я писал долго, с расстановками, в самых лучших традициях эпистолярного жанра. Благо писать можно было на русском, единственном языке, который я знаю в совершенстве, так что поизголяться можно было от души. И дав волю своим писательским наклонностям, я витиевато поблагодарил Линду за оказанную мне честь, и принялся в максимально возможных в рамках эпистолярного слога подробностях описывать нашу (то есть в большей мере ее и Ода встречу) в моем Замке, завершив ее практически риторическим вопросом, не помнит ли она этого, и приветом Йохану. Представляю, как они ждали этого письма. Ведь странный сон, приснившийся им обоим не мог пройти незамеченным! Первым моим стремлением было воспользоваться e-mail'ом, но пораскинув мозгами, сколько сил уйдет на получения разрешения на отправку, и, что самое главное, на объяснения коллегам по работе, которые по закону подлости не примянут сунуть в него свой нос, я решил воспользоваться обычным air-mail'ом, то есть авиапочтой. Тем более, что пришедший недавно телефонный счет воочию свидетельствовал, что в старые добрые времена люди писали письма. «Ух уж и понудятся они недельки две в ожидании моего письма,» — улыбнулся про себя я, довольный своим главенствующим положением.