Первые сомнения у меня появились при виде озадаченных взглядов «секьюрити». К слову, в виду нерезиновости кафе, по большим праздникам в него пускали только приглашенных. Но меня, к счастью это не касалось, в виду наличия пожизненно забронированного столика, за которым, если потесниться можно уместится вдесятером.

Когда же мы показались в кафе…

Нет, эту сцену надо представить красочно. Представляйте: кафе, всегда напоминавшее собой вертеп Дикого Запада, теперь было в, не побоюсь этого слова, траурном убранстве. Все же посетители были одеты исключительно в смокинги и строгие вечерние платья. Подчеркиваю, мужчины — в смокингах, а женщины — в СТРОГИХ ВЕЧЕРНИХ ПЛАТЬЯХ. Эти слова выделены не случайно, ибо на каждое из них следует поставить ударению. В таких платьях, наверно, ходят на прием к английской корове или папе римскому. Представили. Отлично.

Теперь в это кафе, а точнее уже ресторан, заходит компания: дед Мороз — единственная классическая фигура, Снегурочка — в очень фривольном наряде, явно рассчитанном на бутафорский мороз, баба Яга — без сломанного носа, но зато в весьма эротически прохудившихся лохмотьях, и, наконец, леший. Тут я не скажу ничего. Ибо описать это чучело огородное человеческим языком вещь если и возможная, то доступная только столпам герменевтики.

Когда мы вошли, в кафе замолкло все. Даже оркестр.

Наши лица надо было видеть! Точнее лица моих спутников, устремивших свои пронизывающие взгляды прямо в меня.

— Все нормально, — произнес я как можно тише. — Такое бывает. Главное — не комплектовать, и вести себя так, как будто все идет по графику. Вон там — мой столик. — Я показал на пустующий столик, во все праздники забронированный за мной.

Тут оркестр, наконец, вышел из оцепенения, и грянул туш. Поднявшийся же со своего места Соловей, выглядевший в смокинге еще несуразнее, чем Хеймдалл — в костюме лешего, ломанулся к нам навстречу.

— Здравствуй, дедушка мороз, борода из ваты, — поприветствовал он меня, и уже набрал, было, воздух для окончания фразы, но я не дал ему этого сделать.

Логическое окончание этой фразы мне не нравилось, [23] и я самым дед-Морозовским голосом произнес:

— Здравствуйте, здравствуйте, внучата мои дорогие. Борода моя не из ваты. Но зато у меня для вас целый мешок подарков.

И с этими словами, я вытащил из мешка и торжественно вручил Соловью фигу. Да именно фигу. И это был совсем не инжир, [24] а не безызвестная комбинация из трех пальцев, сделанная из каучука. К слову, мой мешок весь был забит этими резиновыми изделиями, так что должно было хватить на всех гостей кафе.

Соловей долго рассматривал мой подарок, даже попробовал его на зуб, и, наконец, выдал:

— Ну и кто ты теперь после этого?

Честно говоря, я не знал, что и ответить. Благо, возле меня уже столпилась очередь за халявными подарками. И единственное, что меня теперь беспокоило, это чтобы кто-нибудь из новичков, не зающих в лицо Илью Муромца, не вздумал приставать к нашим дамам, и так чувствовавшим себя не в своей тарелке.

Раздача подарков закончилась на редкость быстро. То есть, закончились подарки. Одной «внучке», вместо фиги пришлось дать свою визитку, и чуть было не пожалел об этом при виде нескольких пар глаз, загоревшихся таким знакомым халявным огнем. Но очередь за визитками я предотвратил, объявив, что остальные подарки ждут их дома.

— Если хочешь, я организую тебе очередь, желающих посидеть на руках у Санта Клауса, — сказал Соловей, когда мы двинулись к столику.

— Глаз выбью, — ответил ему я, и он не стал проверять аллегоричность моих слов.

— Какой ты нудный, — просто ответил он мне, — А я вот для тебя даже песню в подарок заказал. Так и называется «Илья Муромец».

— Не «Сектора газа» ли? — спросил я, зная его пристрастия.

— Вот-вот.

— А ты сам-то ее слышал?

— Пока, нет. А что?

— Да нет, ничего.

Не знаю, хотел ли Соловей подколоть меня, или, в самом деле, думал сделать подарок, но песни этой он однозначно не слышал. Когда же она дошла до нашей с ним встречи, [25] он с криком: «Неправда!», подскочил, как ошпаренный.

Но все же Соловью удалось меня достать. А именно, вдруг он вспомнил, что у него еще куча дел в «Диогене». После чего, вокруг меня собралась толпа каких-то озабоченных обоего пола, желающих посидеть на коленях у Санта-Клауса. Так что нашей компании тоже пришлось делать оттуда ноги.

В общем, в конце концов, как и на Земле праздник встречи Нового года, в общем, удался. Но все же тень от неудачных инкарнационных раскопок продолжала преследовать нас, периодически выныривая из глубин нашего подсознания.

Даже когда я провожал Гуллвейг до хаты, разговор напрочь отказывался клеиться. И это несмотря на все мои усилия. Даже краски Радужного моста не смогли поднять нам настроение. Как это не похоже это было на наше прошлое расстование.

Единственным объяснением, которое я нашел по сему поводу, было запоздалое похмелье после чреды праздников. По крайней мере, на Гуллвейг это объяснение подействовало. И я был рад и этому. Тем более, что что-то мне подсказывало, что для срыва многих следующих блоков Гуллвейг брать с собой крайне противопоказано. Именно этим я и объяснял столь неудачный последний сеанс. Но вот как только объяснить это ей? Хотя, с другой стороны, зачем?