— Просьбы у меня превеликие. Перво-наперво запрети заглядывать в этот уголок Малюте, Семиткину и их шпионам. Жене московского царя оскорбительна их слежка. Если за мной, за твоей любой, подсматривать, так правильнее сослать меня в монастырь...

— А они подсматривают?

— Да вот гляди сам. Вот за тем кустом сирени я вижу подлую рожу Семиткина. Всегда, когда он появляется, в воздухе пахнет кровью. Ведь это может отразиться на наших детках. Прогони его, прогони!

Иоанн Васильевич схватил свой посох и торопливо направился к тому месту, где, как казалось Анастасии Романовне, прятался Семиткин. И он действительно там прятался и только вовремя упал на колени, иначе железный наконечник посоха дал бы ему понять, как велик царский гнев. В страхе и трепете Семиткин бормотал:

— Мы, Государь, заботимся о твоей и царицы безопасности. Сад велик, а злющего народа не перечесть. Намедни гляжу, а твой рында Лукьяш идёт сюда смелой поступью, как повелишь?

— Чтобы и духа вашего здесь не было, не то сами узнаете, как приятно висеть на дыбе.

— Слово, Государь, твоё — великий для нас закон. Прикажешь на дыбу, сам завяжу себе руки, а только запрети и злодеям, что умышляют против твоей чести...

— Сгинь, пропади! — вскричал Иоанн Васильевич и взмахнул своим жезлом, но Семиткин вовремя уклонился от удара и сгинул, пропал, только полукафтанье его мелькало между кустарниками.

Иоанн Васильевич был очень доволен, что проявил свою волю во всём её объёме. В царицыну беседку он возвратился сияющим, точно совершил подвиг.

— Не покажется больше сюда его пёсья морда; наговаривал он что-то про рынду Лукьяша, да я и сам побоялся хватить в висок этого палача. Что делать! Без палачей мне не обойтись. На боярских сходках только и твердят — лютый, да лютый. Бояр подслушивают холопы, а от них и вся Москва твердит: лютый да грозный!

— А чтобы никакая тень не легла между нами, повели рынду Лукьяша отправить к войскам, что пошли воевать с Ливонским орденом.

— Вот это ты дело говоришь.

— А мне на всякий случай, может, со временем и разлюбишь, вели построить малого вида монастырь — на пяток монахинь, и на пяток послушниц там соорудить большую трапезную с амбарами для припасов. Пока пусть мама правит прибежищем вдов и сирот, кормильцы которых пали в Ливонии.

— Да ты что это задумала? Бежать от меня?

— Нет, мой любый. Только мне ведомо, что твои предки сегодня любили, а завтра и конями топтали и в болотную тину загоняли своих жён. Любовь — это первая в мире изменница.

— Того со мной не будет.

— Про то Господь ведает. Никогда я не наврежу тебе и положу жизнь за твоих деток, за царевичей, а ты, когда разлюбишь...

Растроганный Иоанн Васильевич прервал поцелуями скорбную речь Анастасии Романовны. В это время небо просветлело, а в кустах послышалось птичье щебетанье.

Одолевший Семиткина страх преследовал его вплоть до пыточной избы. На этот раз в ней не слышалось ни воплей пытаемых, ни свиста тройчаток. Скуратов отдыхал. Рассказ его верного помощника о неожиданном недовольстве и гневе царя навёл его на глубокие размышления. Беда, если слух об этой немилости проникнет в народную массу, — тогда заплечных дел мастерам грозил уже разгром и без царского негодования.

— Дай время, перегорит! — успокаивал Малюта своего друга и помощника. — Достань ты мне десяток из новгородской вольницы, а уж дальше моя забота. Они послужат искрой, которой воспалим его сердце, а оно вспыхивает при одном слове — новгородец. О твоём недруге Лукьяше я сам позабочусь. Поплатится он за твою бороду! Ты только подсматривай да подслушивай. Теперь мне впору признаться тебе: мне дадено право свободно ходить по дворцу и не то что следить за рындами, но и...

Тут Малюту позвали в Разбойный приказ, куда стрелецкая дружина доставила партию новгородцев.

В прачечной царского дворца случилась великая беда; пропала сорочка царицы, да не простая, а та, на которой сама мама вышила шемахинским шёлком царскую корону и над ней райское дерево с яблоками и певчей птицей. Такого никогда в прачечной не было; обыкновенно её ставили в пример наравне с Аптекарским приказом. Для поддержания своей чести прачки добровольно согласились на обыск. Они перетрясли и перебрали одна у другой все тряпочки, все узелочки, а сорочка как в воду канула. Между тем именно сорочкам придавали во дворце особую цену, они хранились в ларчиках и новгородских коробах, которые закрывались на замок и запечатывались печатью самой царицы. Ключи от замков хранились в хоромах царицы, а сами ларчики были обиты бархатом и окованы серебром.

Когда старшие прачки начали разыскивать пропажу; то оказалось, что эта сорочка была повешена на просушку, отдельно от прочего белья. Никто мимо этого места и ходить не смел и только какая-то девчушка заявила довольно несмело, что на её глазах прошёл возле сушильни царский старший рында Лукьяш, не его ли это дело?

Однако все прачки обозвали девчушку дурой и принялись решать: докладывать о пропаже или нет. Тем временем кто-то из прачек сообщил о пропаже самому Семиткину, добавив при этом, что сорочка была выставлена для просушки на козлах и что мимо неё прошёл невзначай только один старший рында.