Можно представить себе после этого, с каким негодованием смотрела царица Авдотья на Немецкую слободу; и станем ли мы винить её, вслед за Устряловым, за то, что она считала кукуйцев за нехристей и развратников: ведь слободская немка оторвала от её ложа «лапушку свет Петрушеньку».

Между тем государь два раза слетал под Азов:

А тут путешествие заграницу; Пётр оставляет жену под надзором бояр и духовных, им и поручает удалить её в монастырь; что же до Анны Монс, то её осыпает подарками и в знак благоволения берёт с собой её старшего брата Филимона.

Народ не замедлил подметить разрыв царя с царицей и глухо заговорил о том, будто бы бояре бьют уже государыню по щекам...

Таковы были отношения Петра к двум женщинам, когда весть о стрелецком восстании заставила его преждевременно возвратиться в Москву. Мы видели, как с первого же вечера вспыхнула в нём прежняя страсть к Анне Ивановне. Отсюда значение её всё более и более растёт.

Насколько же заслуживала безвестная немка любовь Петра?

Иностранцы, и преимущественно немцы, отзываются о ней с большими похвалами. Helbig, например, сводит отзывы всех об Анне Монс, и на основании этого выходит, что «эта особа служила образцом женских совершенств: с необыкновенной красотой она соединяла самый пленительный характер; была чувствительна, не прикидывалась страдалицей; имела самый обворожительный нрав, не возмущаемый капризами, не знала кокетства, пленяла мужчин, сама того не желая, была умна и в высшей степени добросердечна». Кроме этих отменных качеств, по уверениям тех же немцев, Анна была до такой степени целомудренна, что на любовные предложения Петра отвечала решительным отказом.

Эти восторженные отзывы немцев, вызванные желанием возбудить сочувствие к судьбе своей единоземки, разлетаются при первом знакомстве с подлинными документами и с рассказами беспристрастных современников. Так, целомудрие было не в характере Анны Ивановны; с лёгкой руки Лефорта она всецело отдалась Петру; об этом заговорили везде: в домах иноземцев, в избах простолюдинов, в колодничьих палатах.

— Относил я венгерскую шубу к иноземке, к девице Анне Монсовой, — говорил между прочим немец, портной Фланк, аптекарше Якимовой, — и видел в спальне её кровать, а занавески на ней золотые...

— Это не ту кровать ты видел, — прервала аптекарша, — а вот есть другая, в другой спальне, в которой бывает государь; здесь-то он и почивает...

Затем аптекарша пустилась в «неудобь-сказываемые» подробности.

— Какой он государь, — говорит о Петре колодник Ванька Борлют в казёнке Преображенского приказа одному из своих товарищей-колодников. — Какой он государь! Бусурман! В среду и пятницу ест мясо и лягушки... царицу свою сослал в ссылку, и живёт с иноземкой Анной Монсовой...

Пётр решительно стал смотреть на неё как на будущую свою супругу-царицу; смерть Лефорта, лишив его любимейшего друга, в то же время избавила царя от совместника и вывела из неловкого положения «верную» ему Анну — так она подписывала свои письма.

В конце апреля 1699 года государь отправился в последний поход под Азов и его суб-супруга поспешила завязать с ним нежную переписку; к сожалению, из неё уцелело только пять писем Анны Монс, но и их довольно, чтоб судить о характере корреспонденции и о характере писавшей; что до ответов Петра, то они не дошли до нас: их, как кажется, уничтожили в год разрыва государя с его фавориткой.

Уцелевшие письма Анны к государю писаны по-русски, за исключением подписей и маленьких приписок её руки частью на немецком, частью на голландском языках, но так как Анна по-русски писать не умела, то русский текст написан рукой секретаря.

В этих письмах мы находим обычные пожелания: «милостивейшему государю Петру Алексеевичу» желаю «многолетнего здоровья и счастливого пребывания», затем убедительнейшая просьба: «дай государь милостиво ведати о своём государском многолетном здравии, чтоб мне бедной о твоём великом здравии всем сердцем обрадоваться»; впрочем, подобных просьб расточать, кажется, доводилось не много, так как в пяти письмах Анны мы находим две её благодарности государю за его ответы: «челом бью милостивому государю за премногую милость твою, что пожаловал, обрадовал и дал милостиво ведать о своём многолетнем здравии чрез милостивое твоё писание, об котором я всем сердцем обрадовалась, и молю Господа Бога» и проч. «и дай Бог, чтоб нам вскоре видеть милостивое пришествие твоё».

Из этих церемонных, официальных фраз можно думать, что Пётр не доводил ещё Анну до излишней с ним кроткости, но? однако тут же мы находим знаки нежных забот «Аннушки» о своём герое.

Она хлопочет, по его просьбе, достать несколько скляниц какой-то «цедреоли»; «вельми печалится», что не удаётся её достать; жалеет, что у неё «убогой крыльев нет», а «если бы у меня убогой, — пишет Анна Монс, — крылья были и я бы тебе, милостивому государю, сама принесла (цедреоль)».

В ожидании, пока вырастут крылья, или по крайней мере добудет заветный напиток «вернейшая до смерти» Анна Ивановна (sein getreue dinnerin bet in mein dot), посылает «четыре цитрона и четыре апельсина», чтоб государь «кушал на здоровье», а наконец посылает и цедреоли двенадцать скляниц, причём просит не гневаться: «больше б прислала, да не могла достать».