– Да что же такого тайного ему написал граф Кураев? – тоже садясь, спросил я. – Что он, Павел Павлович, его прятал? Или не знаешь?..

– Отчего же не знаю – знаю, – ответила Марфуша. – Была у меня минутка заглянуть в него еще прежде. Оно на французском было…

– Ах, ты негодная, – покачал я головой.

– А ты меня не вини, Петенька, я любопытная просто, – нахмурила бровки Марфуша.

– Про письмо говори, любопытная моя.

– В письме его сиятельство, граф Кураев, писали о некоем «господине Веригине», что выполнял для графа Александра Александровича важное поручение…

– Точно Верегин? – переспросил я.

– Истинный крест! – осенила себя троеперстием Марфуша. – У меня память, Петруша, еще лучше, чем у моих барышень. Так мне учитель говорил. Врал, наверное, – улыбнулась она, – потому что смотрел на меня, как кот на сметану.

– Ты не отвлекайся, солнышко, – попросил я. – Хотя, прав был, что смотрел. И я бы смотрел… Далее, милая.

Марфуша кивнула:

– Ну так вот, этот самый Веригин под Тверью с какой-то бабкой-колдуньей увидели призрака!

– Призрака?

– Да! – воскликнула она. – И как он вырос на дороге, призрак тот, рыжий да косой, и пошел к ним, а извозчик сбежал, а та бабка слепая как закричит: уходи, мол, прочь!

– Ты не перепутала ничего? Не приснилась тебе история эта?

– Нет же, Петенька, – она погладила меня по руке. – Петр Ильич, милый, все как есть тебе говорю, как на духу. Интересно стало – жуть! Только времени было мало все прочитать – хозяин, царство ему небесное, по нужде выходил, а конверт на столе оставил, вот я его и зацепила. Все я ему назло делала, прости меня Господи, оттого что подружкам моим, дочерям его, одна судьба досталась, а мне, крестьянской девке, грамоте и искусствам обученной, другая. Дворовая судьба, – грустно улыбнулась Марфуша. – Упоминались в письме еще какие-то сокровища, но какие – бог его знает. Я ведь вначале думала, что Павел Павлович любовницу на стороне завел, вот и шарахается от меня с этим письмом, чтобы я чего со зла супруге его, Софье Андреевне, не рассказала. Скажет, мол, еду по делам за границу, а сам в соседнюю губернию – к дамочке какой под бочок. Почему нет? – улыбнулась она. – Может, там и семья вторая имеется? Ошиблась – и хорошо. Я тогда и перекрестилась, и у Господа Бога прощение попросила за мысли скверные. В письме все о делах речь шла, да еще о призраке, и все. А, еще о городе заграничном, Праге! О каком-то английском маге. Ну, проглядела я письмецо это, обратно его положила и забыла о том, пока в ночь по смерти Павла Павловича эти нехристи не заявились сюда.

– Думаешь, это Зыркин навел их на письмо?

– А кто ж еще?! – почти с негодованием встрепенулась она. – Пантелей Ионович дела барские лучше других знал! И дела, и что где лежит. У него и ключики от всех ящиков, уверена, свои имелись. Видела я связочку в его столе! А Кабанин, как я уразумела, приплачивал ему за доносы, и хорошо приплачивал!

– Мне пора, – внезапно сказал я.

Марфуша нахмурилась:

– Куда же это, Петруша?

– Просто пора, милая.

– К нему – к Пантелею?

– Догадливая ты, Марфушенька, – покачал я головой, – ох, догадливая! Пойду, поспрошаю у хитреца вашего, про то, как ему тридцать серебряников достались.

– Ну уж нет, – потянулась она ко мне, привлекая рукой, – просто так тебя не отпущу, столько тебе рассказала, что ты моим до самого утра должен быть! – она прижалась ко мне обнаженной грудью, зажигая теплым дыханием, теплым ароматом молодой кожи. – Еще разок милый, еще разок на прощание. Все равно ведь, чую, ветром помчишься отсюда, а когда еще свидимся?..

Я вышел от Марфуши через час – близилось утро. Время, когда темные души гнетут бесовские силы, утягивая обратно – в омут ночи и злых кошмаров! Не хотят их отпускать! В такой час особенно хорошо встать у постели злодея и наблюдать, как ползают тени скрытых мук по спящему его лицу, как вращаются яблоки закрытых глаз, подрагивают веки и кривится рот.

Именно таким я увидел лицо спящего Пантелея Ионовича Зыркина. На его ночном столике уже горела свеча в тонком медном подсвечнике. За дверями, на страже, стоял наспех собранный Степан, готовый к бою: никого не пустить на крики о помощи – и такое могло случиться! Я шлепнул дулом револьвера по щеке камердинера – разок, другой. Третий. Он нахмурился, замотал во сне головой. Я шлепнул его сильнее – и он тотчас же быстро открыл глаза.

– Что?! – не понимая, спит он или бодрствует, хрипло спросил Зыркин. – Кто вы?! – он и впрямь не сразу узнал меня. (Я потянулся к ночному столику и взял в руку тонкий подсвечник, качнул им перед лицом испуганного камердинера.) Пантелей Ионович долго щурился, медленно приходя в себя, и наконец прозрел. – Петр Ильич?! – и только потом увидел в моей руке револьвер – ствол был нацелен ему между глаз. – Это что еще такое?! Зачем?!

– Затем, Пантелей Ионович, чтобы вы знали: я не шутить пришел. А получить ответ. Вы готовы меня выслушать?

– Готов, но…

– Итак, – вернув свечу на место, перебил я его, – я буду задавать вам вопросы, а вы на них отвечать. Ясно?

– Ясно, но…

– Повторяю, я не шучу. Какое-то время назад Дармидонт Кабанин посулил вам хорошую плату за то, что вы будете держать его в курсе всего, чем занимается ваш нынче уже покойный хозяин – Павел Павлович Сивцов. В том числе и отслеживать его переписку. Это так?

– Я не понимаю! – попытался встать Зыркин, но я с силой толкнул его в грудь, и он упал на подушку. – Не понимаю, Петр Ильич…