Росас принял молчание Вили за согласие. Впрочем, так оно и было.

– Ладно. Итак, я уже сказал, что ты должен проиграть последнюю партию. Устрой из-за этого грандиозный скандал, чтобы у нас появился повод выйти на улицу и увести тебя подальше от посторонних глаз. – Он искоса посмотрел на мальчишку. – Похоже, тебе это будет нетрудно, так?

– А куда… мы… вообще… – начал Джереми.

Росас только покачал головой. Такие разговоры не для ресторана.

Роберто Ричардсон – так, если верить расписанию турнира, звали следующего противника Вили. Того, кому он должен проиграть. «Это будет даже труднее, чем я ожидал», – подумал Вили, не сводя глаз с направлявшегося к игровому столу соперника. Ричардсон оказался самым неприятным типом Джонка – необъятных размеров англ, да к тому же из Пасадины, судя по фасону его пиджака. Среди ацтланской знати было совсем немного англов. Ричардсон был так же бледен, как Джереми Сергеевич, и Вили с содроганием подумал о том, что у этого человека наверняка очень гнусный характер и такие же манеры. Его не удивило бы, если бы ему сказали, что Ричардсон хуже всех в Пасадине обращается со своими работниками. Типы вроде него всегда вымещают злобу на рабах, стараясь убедить вождей, что они тоже самые настоящие аристократы. У большинства Джонков, находящихся в павильоне, был всего один телохранитель. Ричардсон привел с собой четверых.

Положив процессор на стол и закрепив датчик на голове, Ричардсон улыбнулся Вили, а потом протянул ему свою жирную руку. Вили пожал ее.

– Мне сказали, что вы мой земляк, как будто даже из Пасадины.

Он обратился к Вили официально, на «вы».

Вили кивнул. Лицо его противника не выражало ничего, кроме доброжелательности, словно различия в их социальном положении остались далеко в прошлом и были несуразностью, о которой и говорить-то не стоит.

– Сейчас я живу в Центральной Калифорнии.

– Да-да, конечно, вряд ли вам удалось бы развить свои способности в Лос-Анджелесе, не так ли, мой мальчик?

Джонк уселся за стол, и часы были пущены. Так уж совпало, что Ричардсон играл белыми.

Сначала они очень быстро делали ходы, однако Вили страшно мешала болтовня толстого Джонка, который вел себя при этом крайне доброжелательно: спросил Вили, нравится ли ему Центральная Калифорния, сообщил, что мальчишке очень повезло, что он сумел выбраться из «неблагоприятных условий» Бассейна. В других обстоятельствах Вили обязательно ответил бы Джонку какой-нибудь дерзостью – здесь, во время турнира, это вряд ли очень опасно. Но Росас сказал, что Вили должен устроить сцену примерно через час после начала игры.

Вили и Ричардсон сделали уже примерно по десять ходов каждый, прежде чем Вили сообразил, насколько раздражение мешает ему играть. Он посмотрел на открытый ферзевый фланг Ричардсона и понял, что преимущество явно на стороне противника. Разговоры нисколько его не отвлекали. Вили бросил взгляд за спину Джонка, на бледно-голубую воду океана. Где-то далеко, на горизонте, медленно удалялся на север танкер, принадлежащий Власти. Немного ближе к берегу два ацтланских грузовых парусных судна направлялись в противоположную сторону. Вили сосредоточил все свое внимание на их безмолвном равномерном движении, пока болтовня Ричардсона не превратилась в едва различимое бормотание. Только после этого он посмотрел на доску и заставил себя вновь погрузиться в игру.

Голос Ричардсона продолжал звучать еще несколько минут, а потом куда-то пропал. Бледный джонкский аристократ чуть озадаченно посмотрел на Вили, но не рассердился. Вили ничего не замечал: сейчас противник для него существовал только в ходах, которые он делал на шахматной доске. Ни на появившихся в павильоне Майка и Джереми, ни на свою предыдущую противницу, Деллу Лу, остановившуюся возле их стола, Вили не обратил ни малейшего внимания.

Потому что у него возникли проблемы. Вили крайне неудачно начал разыгрывать эту партию; кроме того, если даже забыть о психологическом соперничестве, сейчас перед ним сидел самый сильный противник из всех тех, с кем он до сих пор играл. Игра Ричардсона была одновременно жесткой и гибкой, он не делал ошибок, и по его ходам чувствовалось, что он был игроком с фантазией. Джереми предупреждал о том, что Ричардсон – сильный противник, в распоряжении которого хороший процессор, великолепная дополнительная программа, да еще и неплохая голова, позволяющая правильно всем этим воспользоваться. Это было несколько дней назад, и Вили успел забыть о том, что сказал ему Джереми. Теперь он убедился в справедливости слов приятеля.

Ричардсон продолжал атаковать, и за последние пять ходов ему удалось затянуть тугую петлю вокруг игрового пространства, на котором находились фигуры Вили. Противник – Вили больше не думал о толстом Джонке ни как о человеке, имеющем имя, ни как о человеке вообще – видел на много ходов вперед и мог в соответствии с этим менять стратегию. Вили столкнулся с игроком, имеющим почти такие же способности, как у него самого.

Теперь на обдумывание каждого хода у игроков, стремительно приближающихся к развязке, стало уходить все больше времени. Наконец, уже предвидя, каким будет эндшпиль, Вили сделал самый острый ход за всю эту недолгую партию. У противника оставалось две ладьи – против слона, коня и трех пешек, занимавших очень выгодную позицию. Чтобы выиграть, Вили требовалось придумать очень сложную комбинацию, что-нибудь не хуже того решения, какое он нашел для своей задачи зимой. Только вот сейчас у него в запасе было двадцать минут, а не двадцать недель.

С каждым новым ходом Вили чувствовал, как в голове нарастает боль. Он представлял себя автогонщиком, а еще Джоном Генри [14] из легенды, которую он видел на одном из дисков Нейсмита. Его разум сражался с искусственным чудовищем, с машиной, которая анализировала миллионы комбинаций, пока он успевал рассмотреть только одну.

Боль переместилась от висков к носу и глазам. Это неприятное ощущение вернуло Вили в реальный мир.

Дым! Ричардсон закурил громадную сигару. Вонючий дым плыл через стол прямо в лицо Вили.

– Сейчас же погасите ее.

Голос Вили звучал совершенно ровно, хотя он с трудом сдерживал ярость.

Искренне изумленный Ричардсон широко раскрыл глаза и погасил свою дорогую сигару.

– Прошу прощения. Я предполагал, что северяне могут почувствовать себя неуютно в присутствии курильщика, но вы-то, черные, видели немало дыма в своей жизни.

Он улыбнулся. Вили привстал, непроизвольно сжав кулаки. Кто-то попытался усадить его на место. Ричардсон посмотрел на него с оскорбительным снисхождением, словно хотел сказать: «Что возьмешь с чернокожего…» Вили старался не обращать внимания ни на этот взгляд, ни на толпу, собравшуюся вокруг стола. Он должен победить!