У Джона ничего нет. Только «конечный» этаж, последний номер в мотеле, вечно болеющая Салли и несколько тотемов от свершенных убийств. Джону нечего предложить, но Елена не из тех, кому надо предлагать.

3.

Елена медленно выходит из лифта. Елена медленно выходит из транса, рассматривая длинно-бесконечный пустой конечный этаж. Здесь нет даже призраков.

— Мы — звенящая пустота в ушах друг друга.

Джону ее совсем не жаль, но Джону почему-то она кажется необходимой. Джон не помнил, когда он в последний раз дышал с кем-то.

Когда он вообще дышал.

Лоу останавливается возле Елены, а Елена снова натягивает искусственную улыбку, пытаясь казаться симпатичной. Пытаясь казаться.

— Мы — молнии. Мы вспарываем небо.

— Вспори мое, — говорит Джон. Джон приближается к Елене. Джон касается талии Елены, и ему кажется, что хрупкость Елены испортит ситуацию. Хрупкость ситуации смешает все карты.

Елена забывает, что она чувствовала тоску, которая вспарывала ее каждую среду, каждую субботу, каждую вечность. Елене нравится чувствовать слабость в ногах и руки Джона на своем теле. Елена никогда не вспарывала ничье небо. Елена соглашается на просьбу Лоу. Мама учила ее слушаться полицейских.

Мама учила ее просто слушаться.

4.

Елена как талые воды весной. Елена почти живая, но слишком холодная. Рядом с Еленой можно остыть, можно расслабиться, успокоиться.

Рядом с Еленой можно.

Она — нежно-страстная, податливо-покорная и очаровательно-привлекательная. У Елены на плечах маленькие царапины, а на губах — привкус абсента. Джон пробует прохладу на вкус. Джон пробует на вкус Елену, целует ее, прижимая к стене длинно-бесконечного коридора и изучая ее тактильно.

Елене больше не хочется быть заголовком вчерашних газет. Или вчерашним обещанием. Или шлягером, брендом, который нужен для поддержания социального статуса. Елене больше не хочется.

Ей хочется-нравится плавиться под натиском терпкости Джона. Джон крепче абсента. От Джона пересыхает в горле. Из-за Джона начинает болеть в низу живота. Для Джона Елена готова стерпеть этот дискомфорт.

Ей крайне не нравятся кубические версии Вселенной, но ей очень нравится Лоу в этих вариациях. Лоу, у которого в кармане пиджака звенят наручники. Лоу, который такой же пьянительно-соблазнительный как джаз в полупустом ресторане. Лоу, который совершенно потерял разум.

Родной Лоу.

Елена почти забывает, что она хотела искриться. Почти забывает о разочарованиях по средам и субботам. Почти начинает дышать, потому что Джон рядом. Потому что Джон возобновляет Елену. Потому что он прикасается к ней, словно стягивая липкую пленку, оставленную после рук Мэтта, а потом дотрагивается до обнаженных участков тела.

До обнаженных участков души.

Елена почти не помнит, где оставила ключи от своего номера. А еще она не помнит, как Джон снял с нее кофточку, как дотронулся до обнаженной груди, взгревая этими касаниями, реанимируя и пробуждая.

Елена почти как весна — грязная, дождливая, но оживляющая и подающая надежды. Елена прохладная, пресно-соленая. Елена — она его.

Джону нравится целовать Елену, прижимая к стене своего номера (он тоже не помнит, как они дошли сюда). Джону нравится учащенное дыхание Елены, рваное и надрывное. Джону нравится сжимать грудь Елены в своих ладонях, а потом прикасаться к отвердевшим соскам языком, срывая с уст пыльной и бессмысленной Елены стоны.

Воруя их для своей личной коллекции.

Очередной коллекции.

У Елены — плоский живот и длинный стройные ноги. У Елены — длинные волосы и мутно-пустые глаза. В глазах Джон не видит отражения души, и Джону это нравится, потому что у него тоже нет души.

Джон и Елена, они похожи.

А потом они оказываются на мягко-уютной постели. А потом они уже не хотят вскрываться-открываться-искриться. Они не хотят.

Только если друг с другом.

Елене нравится уверенность Джона в движениях, Елене нравится бескомпромиссность в его действиях. Ей нравятся его руки на ее бедрах. Ей нравится, как он расстегивает пуговицы рубашки, процеживая ее изучающе-раздевающим взглядом.

Елена, правда, уже раздета, но Джона это не останавливает.

Елена, правда, уже раскрыта, но Джона это не успокаивает.

Джон — это палящее солнце, что топит мерзлые воды ранней весной. Он плавит Елену, растапливает ее. Елене крайне не нравится то, что в кубические пространства Вселенной ее пытаются загнать с кем-то, но ей нравится Джон с его туманно-мутным взглядом. Нравится, что Джон — это больше чем Стефан по средам или Мэтт по субботам.

А потом Джон возносит Елену на пьедестал своей грешной-разрубленной-кубической Вселенной. А потом Джон позволяет Елене дышать, разрешает ей дышать, заставляет ее дышать. Пусть — разорвано-надорвано, но все же.