Шрифт:
– Мамка, которая… с проститутками? – дошло до Кругловой.
– Почему сразу – проститутками? С девушками!.. С красивыми сексуальными девушками, которые нравятся мужчинам.
– Ты хочешь мне предложить?
– Уже предложила.
– Шутишь.
– Вполне серьезно. Будешь в полном шоколаде. Шмотки прикупишь, ботекс закачаешь, вести себя научишься. А там и богатого папика словишь.
– Знаешь что? – Надя резко поднялась. – Пошла ты!.. Не думала, что такими делами занимаешься.
– Сядь! – придержала ее Ксюша. – Сядь, говорю. И слушай внимательно. – Усадила снова на скамейку, повела пальцем перед ее носом. – Брякнешь кому про разговор, до дома не дойдешь. В кустах найдут. Это раз… И второе, почему сразу – проститутки? Почему не красивые девушки, за которыми ухаживают богатые мужики и которым ты можешь доставить определенные удовольствия?!
– Спать с ними?
– Не обязательно спать. Разговаривать, улыбаться, вести беседу. Как эти, как гейши у япошек. До «спать» редко у кого доходит. Либо нажираются и сразу баиньки, либо глухо «полшестого».
– Что значит «полшестого»?
– Не получается у мужика. Не способен на любовь… Вот хозяйство и показывает «полшестого».
– Ты этим занимаешься?
– Год почти… И только один раз переспала. И то без удовольствия. Изобразила, правда, страсть, он, довольный, подергался и головку на подушечку. Храп до самого Кукуева.
– Не-ет, я на такое не пойду.
– Было бы сказано. – Ксюша снова придержала подружку. – Момент… Видишь мой прикид?
– Ну?
– Морду, косметику, тряпки?
– Ну вижу.
– Думаешь, все это на долбаные копейки в твоем магазине? Черта лысого!.. Ночку поворковала, похихикала, притворилась дурочкой, покушала-попила, а утром в сумочке вся твоя месячная зарплата… А тебе еще должок в кабак возвращать. Сколько там?
– Сказала ж, пятнадцать штук.
– И еще мамке-дворничихе хоть на гречку!
– На гречку она зарабывает.
– Слава богу. Все, иди!
– Ксюш, – неуверенно и виновато произнесла Круглова, – я правда не смогу.
– Вот и верти колеса дальше. Гляди, к пенсии как раз мамашкино место во дворе и займешь!
Надежда посидела какое-то время, помолчала, поднялась:
– Я подумаю.
– Твои проблемы.
– Пока.
– Пока до четвертака!.. Только, гляди, никому не трепись.
Круглова крепко спала, когда в дверь раздался короткий, осторожный звонок. Приподняла голову, прислушалась. Звонок повторился.
Вошла мать, сонно и недовольно произнесла:
– Послышалось, что ли?
– Гляну.
Надя опустила ноги с постели, сунула ступни в тапки, двинулась в прихожую. Мать поплелась следом.
– Спи, – оттолкнула ее дочка. – Сама гляну.
– А если чтоб грабить?
– Что у тебя грабить? – рассмеялась Надя. – Вон ведра да грабли для мусора… Иди, сказала.
– Если что, кликни, – предупредила мать и скрылась в своей комнатушке.
Круглова прижалась к глазку, спросила.
– Кто?
– Надюша, это я, – послышалось. – Кирилл.
Надя от неожиданности оцепенела, потом крутнула замок.
– Кто там? – донесся голос матери.
– Ко мне!.. Спи!
Надежда открыла дверь, увидела перед собой Кирилла, несчастного, побитого, в изодранной одежде.
– Кира! – Она бросилась к нему, прижалась. – Кира, родной… Любимый. Что с тобой?
– Радость моя, единственная, – бормотал он, не отпуская. – Прости, что в такое время. Прости. За все прости.
– Что с тобой?
– Избили, ограбили, унизили.
– Кто?
– Твари!.. Негодяи!.. Сволочи!
– Давай в полицию!.. Там меня знают. Пошли!
– Нет, нет. В полицию нельзя. Они сидят внизу в машине, ждут.
– Я с ними поговорю.
– Нельзя. Тебе нельзя… От них можно ждать чего угодно.
– Чего они хотят?
– Денег… Требуют от меня денег.
– У меня нет денег, Кира!.. Я же все отдала.
– Ну хотя бы две, три… пять тысяч. Найди. Попроси у мамы. Я в ближайшие дни отдам. Иначе они меня пришибут!
– Сейчас. Стой здесь. У меня как раз есть пять тысяч. Жди!
Надежда метнулась в квартиру, в крохотной прихожей налетела на мать.
– Кто? – спросила та.
– Не твое дело… Иди спать.
– Я слышала мужской голос.
– Да, мужской. Не к тебе. Ко мне. И не смей вмешиваться!