Людно и шумно сегодня на княжеском подворье. Много собралось на нем славных мужей, героев и храбрецов, предвкушающих праздничное веселое застолье. Такое тут не редко бывало, но нынче повод особый – последние дни года. Уставший Царь-Солнце скоро простится с небом, уйдет за темную сторону мира, чтобы там умереть и снова возродиться. Всем известно, дело это нелегкое, а потому люди помогали ему, как могли. Прославляли веселыми песнями радость, жизнь, силу и отвагу, вспоминали прошлые подвиги и строили планы наперед, чтобы боги знали – есть ради чего продолжаться этому миру. Так отчего ж не веселиться за широким столом с кружкой хмельного пива, да рядом с добрыми друзьями? Отчего ж не почесать потом кулаки об этих же самых друзей-побратимов? Вот и продолжались шумные пирушки не менее трех дней кряду – и самим хорошо, и прадедовские заветы соблюдены.

День уже клонится к вечеру. В просторной гриднице накрыт стол, на свежесколоченных лавках восседает не один десяток бравых молодцов. Во главе стола занял свое место сам князь Эйнар со своими ближайшими ратниками и особо почетными гостями. По правую руку от него – старшая дочка Анника. Как же на празднике рождения нового года да без женского общества? Молодая княжна теперь всему женскому роду голова и пример, а значит ей этот праздник и открывать. Первую кружку хмельного пива каждому гостю непременно ее рука должна налить.

Шла княжна с большим ковшом вокруг стола, словно лебедь плыла. Никого не обделяла, до краев наливала в подставленные кружки, каждого тихой улыбкой одаривала, и от улыбки той жесткие бородатые лица будто светлели. А и было от чего. Анника – настоящая красавица. С нежным юным личиком и пшеничной шелковой косой до пояса. Светлое платье с дорогой вышивкой лазоревой нити, поясок, жемчужинами украшенный, на плечах тонкая белая шаль, а в ней сверкает крохотная брошка. Ярче же всех украшений светились теплым светом девичьи синие глаза, плясали в них отражения множества свечей, расставленных в гриднице. Только один раз дрогнули вдруг длинные ее ресницы и тут же смущенно опустились, да жарче вспыхнули алые щеки. Подошла она с питьем к одному гостю из дальних стран. По безусому и безбородому его лицу было видно – чужак. Лишь тонкая полоска щетины очерчивала подбородок, густые волны смоляных кудрей спадали до плеч, а зеленый взгляд такой уверенный, спокойный, что так и манит в свои глубины, смотреть – не насмотреться. Двенадцатый год шел девушке, когда первый раз увидела она этого заезжего парня среди отцовских гостей. Увидела и отчего-то сразу запомнила. Вот и сейчас вмиг узнала, хоть с той поры пять лет минуло. Имя его неудержимо выскальзывало из памяти, пока кто-то вдруг не крикнул:

– Что, Орм, так долго на наш двор не захаживал? Все по чужим краям сапоги стаптывал? Или дома на печи грелся?

Парень привстал, принимая угощение из рук Анники, поклонился ей в благодарность и только тогда спокойно ответил:

– Не вижу я ничего дурного в домашней печи, – смешки покатились среди сидящих воинов, – но не в ее тепле я грелся. Сапоги мои еще крепки, хоть другие страны и, правда, поглядеть успел.

Орм не пытался перекрикивать царивший вокруг галдеж, но говорил сильным и ясным голосом, так что слышал его каждый.

Не зря тогда князю понравился этот чужеземный то ли воин, то ли странник, не зря он на этот раз его среди почетных гостей усадил. Говорил парень мало, хоть и от веселья не отказывался. Все больше смотрел и других слушал, но когда к нему обращались, охотно рассказывал и о себе, и о родных местах. Места те были не такие уж и диковинные. Те же леса, озера да поля. Ну, подумаешь, другими словами там Богам молились, другие узоры на одежде вышивали… Зато как складно Орм об этом рассказывать умел! Заслушаешься. Еще больше, казалось, он знает о краях таких далеких, что мало кто из здесь сидящих о них вообще когда-нибудь слышал. Рассказы о них были, конечно, самыми удивительными.

Так за разговорами да байками катилось время к ночи. Захмелевшая братия все громче смеялась, все сильнее грохотали кружки, ложки и ножи о деревянный стол.

Поднялся вдруг из-за стола высокий мужчина с посеребренной бородой и, чуть прихрамывая, направился к скамье в углу. Его вполне можно было принять за бывалого воина, вот только огромные ручищи привыкли не к мечам и топорам. Они гораздо больше любили ласкать звонкие гусельные струны. Радостно встрепенулись за столом, одобрительно загомонили. Пришло время для песен и баллад.

Под неожиданно ловкими и быстрыми руками сплеталась красивая мелодия, подхватывала слова и легко разносилась по гриднице.

Туда, где кончается небо,

Где в небыль уходит земля,

Туда, где гранитные скалы,

И редкая вянет трава.

Там даже у солнца нет власти,

А ночи темны и глубОки,

Там сказочный клад схоронили

Прадедовы древние Боги.

Рассказывала песня о том, как шли года, как сменялись поколения, забывались старые преданья, возникали новые. Рассказывала о том, как ушли в небытие старые Боги и народились новые, совсем ничего не знавшие о том кладе. Среди людей же все еще бродила легенда о несметных богатствах и об одном умном да отважном воине, сумевшем разгадать приметы и отыскать заветные сокровища.

А был он из плоти и крови,

Наверно, кого-то любил,

Но сладкие ветры свободы

Он блеском камней заменил.

И нету надежнее стража

В броне, что одел на века,

С глазами властителя мира,

С покорной душою раба.

Велики были те богатства: не унести, не перепрятать, да и не потратить, хоть десять жизней проживи. Оставалось только одно – неотлучным сторожем стать при кладе, позабыть прошлое, заново родиться для жизни новой, долгой, бесконечной…