Ну и ладно. Если посылают – нужно уходить. Я развернулся и пошел на….

Глава 2

… кухню.

Отпуск. Никаких идей. Первый рефлекс бездельника – наведение порядка завершился трагической стерильностью и декоративной правильностью раскладки немногочисленных полезных, а по большей части бесполезных предметов. Поиски необходимого, превратились в неразрешимую проблему. Зато сам процесс поиска помогает убить то, чего вдруг стало слишком много. Время неожиданно разрослось, как сорняки в огороде. Дни стали длинными, несмотря на нашествие зимы. Ночи – просто бесконечными. Такими, что успеваешь выспаться трижды. И еще пару часов подарить бессоннице.

Фантасты мечтают о машине времени. Ученые доказывают невозможность ее существования. А машина времени, вопреки мнению научных светил, существует. Хотя и не такая, о какой мечтают фантасты. Но она же не виновата в том, что о ней не правильно мечтают. Машина не гоняет людей из каменного века в несуществующее будущее. Зачем гонять? Она не тренер, не надсмотрщик и не чукча-оленевод. Машина производит время. Расширяет его до размеров Вселенной. Что тоже не всегда радует. Как говорил мой учитель пения: «Слишком хорошо – это тоже плохо». Много времени может и не плохо, но тоскливо – точно.

Чтобы развеять тоску и обмануть время я собрался заняться кулинарией. Не вообще, в смысле смены профессии, а так, на любительском уровне: приготовить на ужин нечто необыкновенное, экзотическое и редкое. Что-нибудь, извлеченное из тяжелых страниц самого полезного творения эпохи строительства социализма – поваренной книги.

Солидный том, хранящий секреты кухни половины народов мира – вообще книжка поучительная и более коммунистическая, чем собрание сочинений Ленина и все речи Брежнева на партийных съездах вместе взятые. Поваренная книга доказывает, что любой человек желудком солидарен с Карлом и Фридрихом, по крайней мере, по двум позициям.

Во-первых, в том, что материальное первично. Желудок во все времена свысока поглядывал на хаос идеологических сражений, и был самым объективным судьей результатов деятельности политиков.

Во-вторых, в том, что все люди – братья. Вне зависимости от национальности. Желудок – самый интернациональный интернационалист. Человек ещё не додумался до необходимости профессии повара как самостоятельной штатной единицы, а желудок уже отбирал только то, что вкусно и съедобно. И ему было не важно: изобрел ли это вкусное француз, еврей или эфиоп… И наоборот: отвергал невкусное и несвежее. Причем в такой форме, что даже человек, существо достаточно тупое и упрямое, быстро обучался правильному подходу к приготовлению пищи.

Я настроился на неспешное изучение тома, беременного рецептами блюд из нежнейшей телятины, свинины под винным соусом и прочих услад грешного тела. Неторопливому чтению с последующей реализацией прочитанного способствовало, по крайней мере, три фактора. Прогноз погоды, полный холодильник и наличие, собственно, книги.

Для особо любопытных расшифровываю – вчера синоптики пообещали минус тридцать с ветром. То есть, метеоусловия не располагающие для посещения ресторанов, суши-баров и дискотек. В минус тридцать хорошо сидеть дома на диване, обнявшись с теплым пледом и через согретые шерстяными носками ноги, разглядывать цветные картинки телевизионного театра абсурда. Если дополнить мизансцену рюмочкой коньяка, то понятно, что даже закоренелые полярники вроде Шмидта и Папанина предпочтут этот экзерсис уюта экзотике льдины. А я не Папанин. Я в компании с пледом и коньяком обойдусь без пурги и мороза. Легко.

Тяжелый том выпал с книжной полки прямо мне в руки. Его окружение из таких же высокорослых, солидных и упитанных, как средний американец, книг: атласов, энциклопедических справочников и словарей – облегченно вздохнуло. Они счастливы. У них появилась дополнительная жилплощадь.

Покачивая фолиант на руках как засыпающего младенца, я неспешно направился к плите. Бежевый коленкор подзуживал: «Открой меня». Толстые листы под коленкором тихо шептали : «Пролистай нас». Я был готов открыть и пролистать, но вместо этого уставился на окно.

«Интересно, насколько синоптики соврали сегодня?» Толстый слой льда на стекле подозрительно посветлел сверху и расслоился на несколько графиков с разными оттенками серого. Через, оттаявшее стекло, в квартиру заглядывало унылое зимнее небо. При минус тридцати небо в окно не подглядывает. Оно прячется за изморозью от ненавидящих взглядов людей.

Старый спиртовый градусник, болтался за окном на одном верхнем ушке. Нижнее давно обломилась. От того градусник имел вид слегка задумчивый и, одновременно, залихватский. Так, должно быть выглядит пьяный матрос в заломленной набекрень бескозырке, мечтающий в портовом кабаке о далеком доме. Не знаю: о чем мечтал градусник, но его красный позвоночник застыл на отметке -9 . Что в очередной раз подтвердило исключительно стабильную репутацию синоптиков.

Хотя, не так уж они и виноваты. Если бы поменьше народа сидело в креслах с подогретым в руке бокалом коньяка, а побольше дрейфовало на льдинах, возможно, и прогнозы были бы более похожими на погоду. По крайней мере, там, на льдине.

Я открыл форточку и загадал: если сейчас пойдет снег – плюну на секреты советской кухни и одинокий вечер на диване. Плюну и отправлюсь в путешествие в ночь через белый бал снегопада.

Мысль еще не успела сформироваться в решение, а неправдоподобно большая снежинка зазывно скользнула в приоткрытую форточку и легла мне на ладонь. Мгновенье и сверкающее мохнатое существо превратилось в холодную прозрачную слезинку. Я поднял руку. Капелька неспешно покатилась вниз и спряталась в рукаве.