–  Седых.

Девочки стояли позади, недовольные, что их игру прервали, и ожидая, что сейчас эти двое уйдут, папа снимет китель и снова начнется возня.

–  Нам нужно с вами поговорить.

Седых жестом пригласил пройти дальше.

Там, под деревьями, стоял стол, врытый в землю, и две скамейки. Солнце, пробиваясь сквозь густую листву, бросало на доски стола матовые блики.

Разговор начался как обычно. Помнит ли подполковник тот день, вернее, ту ночь? Ну, конечно, разве это забудешь. А тех, кто с ним шел? Да, тоже, хотя многих уже нет, погибли в боях. Брянцев предложил бумагу и карандаш. Седых начал писать столбиком фамилии, морщился, припоминая, но писал, делая сбоку пометки:

–  Пятеро, стало быть, погибли. Один из моих, узбек, сейчас на родине, пишет мне, не забывает, растит хлопок. Трое… точно вот не могу сказать, где они сейчас - Коршунов, Головлев и Морозов. До войны двое из них были токарями, а Морозов - фрезеровщик.

–  Девять, - сказал Брянцев.
– Десятый вы. А еще один?

–  Задуйвитер служит на Украине, офицер. Я с ним до Берлина дошел.

Брянцев сиял, а Курбатов хмурился. Всё шло ровно, слишком ровно. И, вместе с тем, - ничего определенного, точного, с чего бы можно было начать розыск. Он взял у подполковника его записи и попытался представить себе всех этих людей. Среди них не должно было быть тех.

–  Вы всё время были вместе?
– спросил Курбатов.
– Из десяти человек никто не отлучался тогда, в окружении?

–  Н-нет… Мы шли километров полтораста, больше лесами.

–  Куда?

–  На восток. К Солнечным Горкам. Правда, за две недели до Солнечных Горок мы встретились с партизанами…

Курбатов сел поудобней, словно собираясь выслушать долгий рассказ.

–  В операциях мы участия не принимали, так как были измучены переходами. А партизаны при нас собирались взорвать водокачку…

–  Хорошо, - сказал Брянцев, - а в лесу из ваших никто не уходил, никого вы никуда не посылали?

–  Я ведь еще не кончил, - ответил подполковник, и Курбатов лукаво взглянул на Брянцева: то-то, учись терпению! Подполковник тут же добавил: - Посылал. Трое пошли с одним человеком, кажется с председателем райисполкома, к Солнечным Горкам на рекогносцировку. Тогда мы уже думали о том, как бы перейти линию фронта. Они наскочили на отряд немцев и приняли бой. В бою все рассеялись и собрались по одиночке дней через пять-шесть.

Курбатов подался вперед:

–  Кто это?

Брянцев увидел, как в зрачках у Курбатова появились злые огоньки.

–  Коршунов, Головлев, Морозов.

–  Больше никто никуда не отлучался?

–  Нет, остальные были со мной.

Брянцев понял: эти трое, или хотя бы один из них, могли за эти дни попасть в плен, быть завербованными… Проверка здесь нужна обязательно. Курбатов думал о том же.

Наступил вечер, когда они сели в машину; шофёр включил свет.

–  Ну, что вы скажете, Константин Георгиевич?
– спросил Курбатов.

–  Чёрт ногу сломит, - ответил Брянцев.
– Может, эти трое тогда попросту уходили от преследования.

–  Посмотрим, - Курбатов закрыл глаза.
– Вы завтра же займетесь розысками музыканта. Никаких данных о нем пока нет.
– Откинувшись на сидении, он смотрел в окно и мысленно подводил итоги.

Было двадцать шесть. Десять - военнослужащие. Среди них нужно проверить троих. Да вот еще женщина, Кислякова, - она разошлась с мужем, живет в Солнечных Горках одна, работает в райконторе связи.

О чем еще говорил подполковник Седых?

В операциях партизан они участия не принимали, да и сами партизаны еще не наладили как следует свою борьбу в ту пору. Только взорвали водокачку…

Брянцев вздрогнул от неожиданности, когда майор резко повернулся и, дотронувшись до плеча шофёра, приказал:

–  Назад в дивизию.

Отыскав подполковника, Курбатов спросил:

–  Те, кто взрывал водокачку, - вернулись?

–  Не все, при нас вернулся только один, - кажется, железнодорожник, раненный в руку.

–  А где во время взрыва был Новиков, председатель райисполкома?

–  В Солнечных Горках. Ну да, он нас привел в подвал, и примерно в это же время туда пришел этот железнодорожник.

–  Спасибо. Извините, что побеспокоили.

И вот снова дорога, но ночь уже сгустилась, и шофёр вел машину осторожней.

–  Вы поняли?
– тихо спросил Курбатов у Брянцева.

–  Я понял, что вы хотели узнать, но не понял еще, что мы узнали. Если этот железнодорожник пришел в подвал один, стало быть, он знал адрес.