Ну, а потом что, Валерий Андреевич? Надо полагать, ты доживешь до того дня, когда на земле прогремит последний выстрел и о том. что такое порох, будут знать только охотники. Ты доживешь до того дня, когда простые люди уберут с земли последнего человека, присваивающего себе чужой труд, когда французские или американские дети, встретив в книжке слово «голод» или «безработица», полезут в словарь и с удивлением узнают, что такие вещи были раньше на свете. Ты доживешь, быть может, до того дня, когда исчезнет, выветрится из памяти дорога на Новгородщине, пепелище и девочка возле него; до того дня, когда яркое. солнце, зажженное великими людьми - Лениным и Сталиным, осветит всю планету. Доживешь!

И тогда окажется, что твоя благородная профессия уже не нужна. Переселишься ты на дачу и займешься коллекционированием марок? Нет, вряд ли. В жизни всегда будет новое и старое, растущее и умирающее, надо будет еще долго пестовать новые ростки. Всю жизнь, до последнего дыхания, до тех пор, пока видят глаза и слышат уши, и руки могут создавать - ей, Родине, ему, коммунизму.

А пока - для меня мира нет. Пока надо попрежнему держать порох сухим. Пока те, кто в звериной ненависти своей хочет уничтожить нас, еще существуют, - я буду делать свое дело.

Он вышел из кабинета и поднялся к генералу. Доклад о еще одной прошедшей неделе был короток:

–  Допрос подтвердил нашу мысль, что они работают - уже работают!
– как говорится, на одну из иностранных разведок. Взрыв на Кушминской ГЭС - их дело.

–  Я же вам говорил, что поиски пятерки и эта авария могут быть сопряженными, - заметил генерал.
– Но продолжайте.

–  На «Электрике» готовится новая авария. Подробности выяснить не удалось.

Генерал заволновался, Курбатов редко видел его таким: обычно он всегда умел держать себя в руках.

–  Завтра же надо посылать в Горскую, - приказал он.
– Хиггинс будет у фон Белова - взять сразу обоих. Возможно, что Хиггинс и фон Белов будут сопротивляться. Старое всегда сопротивляется, - он еле заметно улыбнулся.
– Я полагаю, всё идет пока ровно и закономерно. Но могут быть случайности…

Последние слова он проговорил уже в раздумье, словно пытаясь предугадать эти случайности и предупредить их…

Вернувшись от генерала, Курбатов позвонил Звягинцеву:

–  Приказано ехать к Белову. Да, думаю, они будут вдвоем, он и Хиггинс… Нет, в вагон к Хиггинсу не садитесь, он может вас узнать. Проводите его только до поезда. Вы проводите, а встретят его на квартире… Да, конечно, в поезде Хиггинс никуда не денется. Пусть чувствует себя уверенным. Только я попрошу вас быть завтра весь день на вокзале. На всякий случай! Если Хиггинс вернется из Горской один, его всё равно надо арестовать. Словом - зайдите еще ко мне, договоримся подробней. Документы на арест уже оформлены, и прокурор дал согласие…

Он аккуратно собрал со стола все бумаги, запер их в сейф и, подумав, всё ли сделано, ушел домой.

К полудню ветер с залива нагнал тучи; низкие, иссиня-черные по краям, своими очертаниями напоминавшие головы диковинных зверей, они медленно надвигались на город, и вода залива по началу стала ровной, даже мелкой ряби не было заметно на ней; потом где-то вдалеке от туч к воде протянулись дымчатые линии, там уже шел дождь. Было темно, и темнота эта была непривычна после ясных белых ночей. Тучи совсем закрыли небо, и дождь зарядил надолго.

Звягинцев зашел к Курбатову, когда тот уже вызывал машину. Курбатов кивнул ему:

–  Погодите минуточку.
– Потом он спросил с усмешкою: - Как себя чувствует ваш новый знакомый?
– Речь шла о Хиггинсе.

–  Повидимому, он сегодня поедет в Горскую, в гостинице его уже нет. Он остановился в «Интуристе», сдал на прописку паспорт и командировочное удостоверение. Я смотрел, - очень хорошая подделка.

–  Да, это они умеют. Сегодня мы ему скажем этот комплимент… Так я повторяю свою просьбу: прошу вас быть сегодня всё время на вокзале. Вдруг он не встретит Белова и вернется назад, да и мало ли что… Словом, если его не возьмем мы, - возьмете вы.

–  Слушаюсь.

Они вышли на улицу вместе. У подъезда уже стояла машина, и когда Курбатов появился на ступеньках подъезда, кто-то изнутри открыл дверцу. Курбатов протянул Звягинцеву на прощанье руку и, надвинув шляпу ниже на лоб, быстро спустился к машине. Там уже сидели Брянцев и трое бойцов.

Дождь всё лил и лил, сквозь окна, залитые водой, не видно было ничего, и только потому, что в машине стало темнее и исчезли впереди, перед ветровым стеклом, цепочки фонарей, можно было догадаться, что они выехали из города. Все молчали, и Курбатов отметил это с удовлетворением: люди понимают, что дело серьезное. Он обернулся и разрешил курить, но этим разрешением никто не воспользовался.

Сегодняшняя операция должна была решить многое. Самое главное, с арестом фон Белова нарушалось руководство группой, а изоляция Хиггинса не давала возможности остальным действовать. В медицине это, кажется, называется нарушением коррелятивных связей. Как найти оставшихся двух - двух неизвестных, - Курбатов еще не знал, но перекрестный допрос, очная ставка фон Белова с его неудачливыми коллегами - Хиггинсом и Скударевским - могли натолкнуть на след; Курбатов был убежден (и его опыт веско подтверждал это убеждение), что фон Белов, прижатый к стенке вескими уликами, долго сопротивляться не сможет.