Пока «Отчаянный» шел через Ла-Манш, Хорнблауэра мучила морская болезнь, поэтому он не слишком полагался на свою память.

– Только одно, сэр.

– Тогда после обеда мы час поупражняемся с пушками. В один из ближайших дней они нам, возможно, понадобятся.

– Возможно, сэр.

Буша не страшило приближение войны, грозившей охватить весь мир.

Дудки боцманматов высвистали всех матросов наверх, и вскоре учение уже было в самом разгаре. Матросы, обливаясь потом, бегали вверх и вниз по вантам, подгоняемые унтер-офицерами, в целом облаке ругательств, изрыгаемых мистером Уайзом. Полезно потренировать матросов, просто чтобы держать их в форме, но серьезных пробелов исправлять не приходилось. «Отчаянный» немало выиграл от того, что оказался первым судном, набиравшим команду после вербовки. Из ста пятидесяти матросов не менее сотни относилось к первому классу, двадцать – ко второму, всего десять было неморяков и не больше двадцати юнг. Соотношение необыкновенное, на других кораблях, набиравших команду позже, оно не повторится. Мало того, больше половины матросов до Амьенского мира служили на военных кораблях. Это не просто моряки, это моряки Королевского флота, за время мира едва ли успевшие совершить более одного рейса на торговых судах. Следовательно, по большей части они уже имели дело с пушками, человек двадцать – тридцать участвовали в боевых действиях. Когда объявили учения, они деловито направились к своим постам. Буш повернулся к Хорнблауэру и отдал честь, ожидая следующего приказа.

– Спасибо, мистер Буш. Скомандуйте, пожалуйста, «молчать».

По палубе разнеслись свистки, и воцарилась мертвая тишина.

– Я пройду с осмотром, мистер Буш, если вы будете так любезны составить мне компанию.

– Есть, сэр.

Хорнблауэр начал с того, что, нахмурившись, посмотрел на правую шканцевую каронаду. Здесь все было в порядке, и он спустился на шкафут к девятифунтовкам правого борта. У каждой он останавливался, чтобы осмотреть снаряжение. Прибойник, аншпуг, правило. Банник, подъемный клин. Хорнблауэр переходил от пушки к пушке.

– Каков ваш пост, если стреляют пушки левого борта? – Хорнблауэр выбрал самого молодого матроса, который услышав вопрос капитана, смущенно переступил с ноги на ногу.

– Встань смирно, ты! – прогремел Буш.

– Каков ваш пост? – мягко повторил Хорнблауэр.

– В-вот здесь, сэр. Я держу прибойник, сэр.

– Я рад, что вы знаете. Если вы помните свой пост, когда к вам обращаются капитан и первый лейтенант, я могу быть уверен, что вы не забудете его, когда сквозь борт влетит неприятельское ядро.

Хорнблауэр пошел дальше – капитан может не сомневаться, что его шутка вызовет смех. Вдруг он остановился.

– Это что? Мистер Чизмен!

– Сэр.

– У вас тут лишний пороховой рожок. На две пушки полагается только один.

– Э… д-да, сэр. Это потому…

– Я знаю почему. Причина не оправдание, мистер Чизмен. Мистер Оррок! Сколько у вас пороховых рожков?

Все ясно.

После того как пушку № 3 передвинули на корму, у Оррока стало одним пороховым рожком меньше, у Чизмена – больше.

– Это вам, молодые джентльмены, положено следить, чтобы у ваших пушек было все необходимое. Вы не должны ждать приказа.

Чизмен и Оррок были двумя из четырех «молодых джентльменов», присланных на «Отчаянный» из Военно-морского колледжа для прохождения практики. Пока Хорнблауэру ни один из них не понравился. Но он вынужден использовать их в качестве унтер-офицеров и ради своего же блага должен сделать из них хороших лейтенантов – здесь его интересы и долг совпадали. Он должен вырастить их и не сломать.

– Я уверен, мне не придется больше так говорить с вами, молодые джентльмены, – продолжал Хорнблауэр.

Он был совершенно уверен, что придется, но лучше обещать, чем угрожать. Он пошел дальше, закончил осмотр пушек правого борта, поднялся на полубак, оглядел две стоящие здесь каронады и спустился к пушкам левого борта. У фор-люка он остановился.

– Каковы ваши обязанности? – спросил он морского пехотинца.

Тот стоял навытяжку, ноги под углом сорок пять градусов, ружье прижато к боку, указательный палец левой руки точно по шву штанины, шея застыла в воротничке. Поскольку Хорнблауэр стоял не прямо перед пехотинцем, тот смотрел ему через плечо.

– Охранять свой пост. – Пехотинец монотонно отбарабанил формулы, которые твердил до того, быть может, тысячу раз. Его голос слегка изменился, когда он дошел до последней фразы, относившейся к его конкретному посту – «не пропускать вниз никого, за исключением тех, кто несет пустой ящик для картузов».

Это для того, чтобы трус не смог укрыться ниже ватерлинии.

– Как насчет тех, кто будет нести раненых?

Изумленный пехотинец не нашелся что сказать – после стольких лет муштры он разучился думать.

– На сей счет распоряжений не имею, – выдавил он наконец и даже слегка повел глазами, хотя шея его оставалась деревянной.

Хорнблауэр взглянул на Буша.

– Я поговорю с сержантом, сэр, – сказал Буш.

– Кто по боевому расписанию должен заниматься ранеными?

– Купор и его помощник, сэр. Парусный мастер и его помощник. Всего четыре человека, сэр.

Можно не сомневаться, что Буш помнит все назубок, хотя Хорнблауэр и нашел два маленьких упущения, за которые первый лейтенант несет полную ответственность. Нет необходимости заострять на них внимание – Буш и без того сгорает от стыда.