– Жуть какая, – Инна выключила диктофон.

– Это только половина жути, – Влад вздохнул. – На бушменов, в начале двадцатого века была объявлена самая настоящая охота. И буры, и голландцы, и немцы, и англичане не гнушались никакими средствами: поджигали сухой кустарник, и он выгорал вместе с семьями бушменов. В специальных пунктах натаскивались сотни собак, притравленных на людей леса. Но самым жестоким и эффективным способом стало тотальное отравление бушменских колодцев сильнодействующими ядами. Это особенно изощренная травля, с учетом того, что вода в намибийской пустыне – величайшая драгоценность. Требуются недели и месяцы, чтобы самые

опытные старики с помощью специальной лозы и каких-то магических знаний отыскали подземный источник.

– Так ведь бушмены кочуют всегда. Зачем им колодцы?

– А это еще один социальный феномен! Колодцы они роют не для себя, а для всех. Точно так же, кстати, бушмены приучены к тому, чтобы с малолетства любой ребенок, который найдет в чистом поле любой съедобный плод, любое яйцо, или поймает ящерицу, не съел все это по-тихому, даже если никто не видит, а честно принес в племя и разделил со всеми. А запасы воды бушмены всегда носят с собой. Для этой цели они используют страусиные яйца, точнее, их скорлупу. В яйце проковыривается дырка, белок и желток съедаются, а в оболочку наливается вода.

– Уж очень хрупкая посудина, – усмехнулась Инна-младшая, покосившись на фирменную металлическую фляжку, прицепленную к поясу супруга.

– Не скажи! Если яйцо оплести особой травой и затем вымазать глиной получается очень прочная баклажка. Но мне бы не хотелось, чтобы вы идеализировали это племя. Вы потом сами во всем разберетесь, когда поживете в буше пару недель.

– Тем не менее, Влад, давай как резюме, для книги: чем тебе самому нравятся бушмены, и что ты не приемлешь?

– Школьный вопрос какой-то, – поморщился наш проводник. – Нравится мне многое. Юные бушменские красотки, например, чудо, как хороши. Нравится их взаимопонимание с дикой природой. Ну, кто бы еще смог подойти к антилопе и прямо из вымени пососать молоко? А бушмены это проделывают запросто. Это с дикими-то животными. Про домашний скот я вообще молчу…. Нравится их отточенное веками мастерство – в охоте, в изготовлении ядов и лекарств, даже в рукоделии. Видели бы вы, какие они замечательные бусы и браслеты делают из позвонков ящерок и кусочков скорлупы страусиных яиц. А не нравится?.... Знаете, есть у них дурная привычка. Если племя перекочёвывает вслед за стадами мигрирующих животных, то стариков с собой никто не берет. Это лишняя обуза. Их просто оставляют умирать в сухом и безжизненном буше, считая, что пользы от них все равно уже никакой и никому не будет.

Повисло тяжелое молчание.

Так же молча, переваривая услышанное, мы расселись по машинам и отправились к воротам заповедника. Стрелки часов приближались к цифре восемь, белесое солнце выплыло из розовой дымки и в легком мареве облаков странно двоилось, напоминая по форме ту же восьмерку. Знак бесконечности. Знак Африки. Знак странных людей буша? Хотя нет! Влад же сказал, что бушмены уникальны еще и своим странным счетом. У них есть всего две цифры – один и много. Всего два числительных. Две грани. Добро и зло. И как тесно они переплетены ….

Еще примерно тридцать километров по пустыне, и мы окажемся в самом сердце Соссувлея. Пейзаж меняется постепенно. Те каменистые красноватые нагромождения, которые мы видели у лагеря и ошибочно приняли за дюны, сменяются своими серыми сородичами, знакомыми большинству россиян по каменистым холмам Хургады и Шарм-эль-Шейха. И лишь десять минут спустя, по каменным склонам то тут, то там, начинают просыпаться водопады песочного дождя. Они струятся по камням, осыпаясь большими лужами у подножья, готовые в любой момент снова взмыть вверх и унестись к океану. Этот песок сбежал из Соссусвлея и лишь на короткий миг присел отдохнуть на каменистом утесе. Он такой же кочевник, как и бушмены….

Фотографируем горы. Хотя фото из окна автомобиля – самое последнее дело, и эти снимки, скорее всего, никогда и никому не пригодятся.

Холмы уплощаются, становятся всё ниже и ниже, почти совсем исчезают, лишь кое-где выглядывая из янтарной травы… Затем, словно в такт неуловимой мелодии пустыни, начинается обратный процесс. Вот один песчаный бугорок приподнялся над землей, вот другой, вот они активно пошли в рост, соревнуясь лишь красотой и буйством окраса: желтая дюна, красная, оранжевая в крапинку, темно-фиолетовая, серо-коричневая. …

Мы не видим с дороги, но готовы поспорить, что в этих горах уже нет ни одного крупного камешка, а сами дюны вымахали почти с десятиэтажный дом, с двадцати-, с пятидесятиэтажный… Говорят, что самая высокая дюна в мире (и она находится именно здесь) превышает триста метров!

– Миша, как думаешь, если бы на дюны посмотреть с высоты птичьего полета, они были бы похожи на песочницу, в которой какой-то огромный малыш играл в куличики?

– Инка, ты просто неисправимая фантазерка! – Михаил рассмеялся. – Сама сегодня все увидишь. Ты же слышала, что Костя договорился с пилотом. Так что полетаем!

– Я не смогу, – Инна вздохнула, – Я сама себе епитимью наложила: буду всю вторую половину дня сидеть у компа. Сколько раз давала себе слово не лениться, записывать хотя бы по две странички каждый вечер. Но вечная лень никогда не дает осуществить задуманное. Так потом и получается, что я должна вечно просить каких-нибудь Васю, Колю, Петю, Машу, а чаще тебя и Петровича, записывать имена, фиксировать обряды, отдельные слова какие-то, выражения, ритуальные сказки.

– Но у тебя же все это есть на диктофоне?