Это снова была она. Она стояла чуть в стороне и смотрела на лагерь. Через ее прозрачное тело были видны огни лежащей на расстоянии трех километров деревни Эль-Хавата.

Марк вышел из палатки и опустил за собой брезентовую дверь. Он долго смотрел на нее, стараясь не обращать внимания на невольную реакцию своего тела. И все-таки все признаки были налицо: внезапный стук в голове, влажные ладони, пересохший рот и холодный, пощипывающий пот на лбу. Мираж возбудил его любопытство. Тяга к научным исследованиям заставила его приблизиться.

И снова в его мозгу начался слабый шум, похожий на стук крыльев мотылька, бьющегося о стекло. «Пер-а ем рути. Бу пу уа метет енрма-а. Ерта на хекау апен.»

Стук в его голове усилился, боль стала еще невыносимее. Марк чувствовал, что женщина магически притягивает его к себе. Он шел по песку словно в трансе — и все же это был не сон. Его сознание было абсолютно ясным, а способность восприятия, казалось, бесконечно усилилась. «Сперу ти ерек ту ем бак. Петра? Петра? Ан ау кер-нек ер-с. Петра?»

Марк остановился в нескольких метрах от нее. Прислушиваясь к незнакомым звукам в своей голове, он любовался ее необыкновенной красотой. «Сперу ти ерек ту ем бак.»

Он хотел сглотнуть, но не смог этого сделать. Каждый вздох причинял ему боль. Марк сжал губы и попытался снова овладеть своим телом. Она была не чем иным, как сном, видением… «Петра? — шептала она. — «Петра?»

И тут Марк подумал: «Я знаю! Я понимаю!»

Это понимание пришло к нему так внезапно отчетливо, что он сделал шаг назад. Чем бы она ни была — сном или видением, — она завораживала его и одновременно навевала страх; ему хотелось стоять на месте и в то же время умчаться прочь.

Женщина, казалось, почувствовала, что он ее понял, так как замолчала, продолжая смотреть на него печальными глазами. Марк открыл рот и попытался заговорить, но у него вырвалось лишь хриплое сипение.

Она ждала, не сводя с него глаз.

Он облизнул губы и сглотнул. Потом он медленно зашевелил губами, так сильно напрягаясь, что все его тело дрожало. «Нима… — прошептал он. — Нима тра ту энтек?»

Мысленно он услышал: «Я жду…»

Он попятился, как от удара. Ему показалось, что в одно мгновение перед ним раскрылась вся Вселенная. Его пульс забился так сильно, что у него заболела шея. Он повторил: «Нима тра ту энтек?» Кто ты?

И видение ответило: «Я спала… я ждала…»

Но то, что он слышал, не было знакомым ему языком. Внезапно незнакомые звуки отошли на задний план, и он стал улавливать смысл. Он слышал ее голос, ее слова и понимал их — как будто она говорила на языке, которым он давно владел.

Теперь, казалось, женщина сама испытывала трудности: «Я… я та, что пробудилась ото сна… я…» Ожидание мучило Марка. Он стоял неподвижно и дрожа, а пот ручейками струился у него по спине и груди. Он наблюдал, как женщина-мираж боролась со своей памятью, как будто пыталась что-то вспомнить. И наконец он услышал.

Теперь это был не просто шепот, а отчетливо звучащий голос, который сказал: «Я… я… я Нефертити…»

Марк наблюдал, как медленно растворяются сливки в кофе, и краем уха слышал голос Рона, просившего у Самиры добавки мухаллабеи. Он был занят своими мыслями и не обращал внимания на то, что происходило в палатке.

Вчерашняя женщина не выходила у него из головы. Нефертити, сказала она. «Нефертити», — царица Нефертити. Сон, видение, плод больного воображения. Это все от усталости. И все-таки он не мог не думать о ней.

— Эй!

Кто-то тряс его за руку. Все еще погруженный в свои мысли, Марк поднял глаза на Рона.

— Хватит ломать себе голову, Марк. Мы скоро найдем собаку. Не мучайся, тебе надо отдохнуть.

Рон продолжал говорить, но Марк больше не слушал его. Мысленно он снова был уже в другом месте.

Восемь изнурительных часов они провели, внимательно осматривая каждую скалу, каждую каменную глыбу на плато. В конце долгого дня они, вернувшись в лагерь, привезли с собой лишь солнечные ожоги и скверное настроение. Но Марк думал не об этом дне, и никто даже не подозревал, что его сейчас занимало, ведь он никому не рассказывал о ночном происшествии. Только гафир во время своего обхода прошлой ночью видел его, когда он, полуголый, покрытый потом и разговаривающий сам с собой, стоял посреди пустыни. Гафир решил, что американец напился. Он направил свет своего фонарика на Марка и тем самым спугнул удивительную женщину в белом. Она только и успела, что произнести свое имя.

Когда все шумно поднялись со своих мест и разбрелись кто куда, Марк как будто очнулся и вышел из оцепенения. Он знал, что Алексис Холстид пойдет к себе в палатку и примет снотворное, чтобы забыться и не чувствовать изнурительной жары. Хасим уединится, чтобы писать письма своей многочисленной родне. Рон будет сидеть в лаборатории, а Сенфорд Холстид, наверное, займется своими обычными упражнениями на свежем воздухе.

В столовой осталась только Жасмина.

— Вы сегодня не слишком разговорчивы, — сказала она ему.