Ришелье еще не предвидел ни выражаемой в смертях, страданиях и лишениях цены, которую придется заплатить народу Франции за насаждаемые им внутреннее единство и внешнее величие, ни той боли, которую придется испытать ему самому, когда для короля станет очевидной необходимость выбирать между Марией Медичи, которая была его матерью и покровительницей Ришелье, и им самим. В конечном итоге именно бесцеремонное поведение королевы-матери вынудило Ришелье поставить короля перед этим выбором, хотя его собственное, во многом определенное религией, мировоззрение не могло не противиться аналогичной необходимости выбирать между его представлением (по существу своему, рыцарским) о величии Франции и мистической концепцией божественного происхождения власти ее монарха. Ему удавалось успешно избегать этой дилеммы.

Людовик XIII не всегда следовал советам Ришелье, но он никогда не шел против его стремления укрепить государственный авторитет Франции и не вынуждал его выбирать между лояльностью по отношению к его собственной персоне и преданностью интересам его королевства. Самая большая идеологическая уступка, на которую приходилось идти Ришелье, была связана с четким разграничением, которое он проводил между авторитетом папы, как единственного источника церковной власти, и самостоятельностью в мирских делах независимых политических образований Европы, из которых государства были только самыми крупными. [139] Каким бы несущественным ни казалось нам это различие, Ришелье считался с ним до такой степени, которая практически была недоступна пониманию большинства его современников любого вероисповедания. Ришелье ставил интересы Франции выше религиозных во всем, кроме осуществления церковной власти и непосредственных церковных полномочий.

Главный вопрос, вокруг которого развернулась конфронтация Ришелье с дворянством, был выбран не им самим. Это был вопрос о дуэлях. Еще со времени смерти своего брата Ришелье был твердо убежден, что дуэли — это бессмысленное разбазаривание жизней, но для него было нехарактерно — во всяком случае до 1626 г. — позволять личным чувствам определять свою политическую позицию. Законы, запрещавшие поединки, существовали давно, хотя редко применялись. Ришелье, считавший, что причина их бездействия заключается в их суровости, даже пытался, вопреки желанию парламента, смягчить их, ограничив в феврале 1626 г. применение смертных приговоров только теми случаями, когда дуэли действительно приводили к смерти или когда секунданты также дрались между собой.

Парламент был вынужден зарегистрировать новый закон 24 марта. Остальных дуэлянтов предполагалось лишать должностей, а тех, кто посылает вызов, — ссылать на три года. Теперь закон начали время от времени применять, и «дворянство шпаги» было возмущено участившимися случаями лишения должностей и высылки. Со своей точки зрения, граф де Бутвиль-Монморанси в интересах именно этой аристократии сознательно решил вызвать гнев короля. Он был первым дуэлянтом Франции и дрался на двадцати одном поединке, один из которых стоил жизни сразу двоим. Один из его собственных секундантов недавно был убит, и Бутвиль предусмотрительно ретировался во Фландрию со своим кузеном и другим секундантом, Ромадеком де Шапелем. Впоследствии король дал де Бутвилю понять, что он может вернуться во Францию, но не в Париж и не ко двору.

Барон де Беврон хотел отомстить за последнюю жертву Бутвиля. За обедом в Брюсселе по инициативе короля, казалось, уже состоялось примирение, но Беврон все-таки послал свой вызов. Де Бутвиль, взбешенный королевским декретом, согласился на поединок, но в Париже, среди бела дня, с дерущимися секундантами и на Королевской площади — недавно отстроенной, самой стильной, богатой и красивой в Париже, [140] где в 1612 г. проводилось известное празднество в честь королевской помолвки, а в 1620 г. — еще более знаменитый турнир, победителем в котором стал сам Людовик. Тот факт, что секунданты тоже будут драться, не оставлял никаких сомнений в том, что поединок должен повлечь за собой смертный приговор, даже если на нем никого не убьют. Предполагалось, что король не посмеет зайти настолько далеко, чтобы казнить одного из рода Монморанси.

Дуэль состоялась в среду 12 мая 1627 г. в 2 часа дня. Шапель, секундант де Бутвиля, убил одного из секундантов де Беврона, Бюсси д’Амбуаза, тем самым закончив поединок, в котором был серьезно ранен второй секундант де Бутвиля. Король был в ярости. Де Беврон со своим уцелевшим секундантом сбежал в Англию, но де Бутвиль и Шапель были схвачены в Витри-ан-Пертуа, по пути в Лотарингию; их нашли на почтовой станции два эмиссара, посланные матерью убитого для того, чтобы охранять принадлежавшее ему имущество. Этих двоих арестовали, и король отправил им навстречу из Парижа отряд из 320 всадников. Арестованных уже сопровождал местный кавалерийский отряд из 140 человек. Парижский парламент не стал медлить, получив распоряжение короля о немедленном слушании дела, и обвиняемые были приговорены к смерти.

По словам Конде, опубликованным в «Mercure francais», де Бутвиль всего лишь удовлетворил потребность защитить свою честь — главную из ценностей, признаваемых аристократическим обществом. «Mercure», однако, не упоминает ни о том, какие параноидальные формы приобрела эта потребность де Бутвиля, ни о том, что в своем парижском доме он устроил дуэльную школу. На прошение о помиловании Ришелье ответил, что он не может и не должен вмешиваться в это дело. Несмотря на многочисленные просьбы и мольбы высшей аристократии о помиловании, 21 июня был провозглашен окончательный приговор, а исполнение его было милостиво и против обыкновения отложено на двадцать четыре часа. Ришелье, чьи письма свидетельствуют о том, что намного позже он все-таки интересовался обстоятельствами, при которых дуэли простительны с точки зрения морали, представил королю все доводы за и против снисходительности, в заключение не слишком настойчиво порекомендовав смягчить приговор и заменить смерть пожизненным заключением, но в то же время посоветовав королю принимать решение в соответствии с государственной необходимостью. [141] Когда пять самых знатных дам королевского двора лично пришли, чтобы подать королю последнюю петицию о помиловании, Людовик XIII был тронут, но, будучи не в силах простить публичного оскорбления своего достоинства, а также зная, что снисходительность, по мнению Ришелье, может привести только к дальнейшему падению королевского авторитета, не принял просительниц. [142] Двое дуэлянтов были обезглавлены на Гревской площади 22 июня в 5 часов дня. Вместо оставшихся невредимыми двух их противников были повешены чучела.

Тем временем гугеноты во Франции объединялись, а отношения Франции с Англией, где теперь пребывал в изгнании де Субиз, ухудшались. Бекингем, которым помимо прочего двигало еще и оскорбленное самолюбие, снаряжал корабли в попытке помешать усилиям Ришелье превратить Францию в ведущую морскую державу. [143] На западном побережье и католические, и гугенотские общины хотели быть уверенными в том, что из-за создания торговых морских компаний они не упустят из рук своей выгоды. Письма Ришелье свидетельствуют о том, что он пытался унять их тревогу в феврале 1627 г., немного расслабился в марте, но в апреле возобновил настойчивые уговоры, добавив к ним предупреждения о возможной опасности нападения со стороны моря. Благодаря капуцинам отца Жозефа Ришелье был очень хорошо информирован о потенциальных возможностях торгового обогащения в Северной и Южной Америке, которые предоставляет господство на море. Можно даже рассматривать религиозные столкновения как тлеющий запал, который привел к взрыву таившиеся внутри торгового соперничества антагонизмы.