Каток спал в одежде и в ботинках, развалившись на тахте. В комнате горел свет. Всюду царил беспорядок, на полу валялись объедки и окурки. Воняло мочой.

События той ночи Хлоп помнил до мельчайших подробностей, как будто это было вчера. Пахан храпел. Голова его была запрокинута, короткая плотная шея, увешанная многочисленными амулетами, обнажена. Сжимая в руке нож, Хлоп приблизился к тахте. Он уже наклонялся над Катком, как вдруг тот перестал храпеть. Глаза пахана раскрылись и уставились на ночного гостя. Секунду спустя его лицо перекосилось в гримасе панического страха. Каток мог бы легко отбить от себя руку с ножом, оттолкнуть Хлопа, но его ужас перед человеком, которого считал мёртвым, был так велик, что он даже не пытался сопротивляться, только начал всем телом подаваться назад.

— Это ты, Хлоп? — прошептали посиневшие губы.

Хлопенков, внезапно осознав, что Каток парализован страхом, почувствовал себя полным хозяином положения. Он даже медлил с решающим ударом, наслаждаясь своей властью над кровожадным паханом, перед которым ещё совсем недавно пресмыкался и трепетал.

— Не ждал? — ответил он, оскалившись в мстительной улыбке. — Ты убил пацанов и сейчас ответишь за их смерть.

Каток задыхался, его щёки дрожали.

— Зачем… ты… пришёл?… — выдавил он с усилием.

Он поднял руку, словно защищался не от человека, а от призрака, и тогда Хлоп, наклонившись к самому его лицу, прошептал:

— Лежи спокойно, Каток. Пацаны тебя ждут, — свободной рукой он отогнул его голову назад. — Ждут, чтобы разобраться с тобой…

Нож ещё не коснулся шеи, а Каток уже хрипел, трясся, глаза его закатились.

— И Цыганок ждёт, и Димыч, и Федя…

Хлоп неторопясь принялся пилить горло.

Брызнувшая кровь залила алым горячим потоком лезвие ножа, пальцы Хлопа и тахту. Лезвие упёрлось в хрящ, но Хлоп продолжал пилить, потому что Каток ещё дергался.

Наконец пахан затих, вытянулся с посиневшей отрезанной головой и вываливающимся изо рта огромным прокушенным языком. Кровь текла из рваной раны не переставая. Скрюченные пальцы впивались ногтями в обшивку тахты.

Видение затуманилось. Хлоп почувствовал, что его бьют по щекам.

— Спишь? — загремело, казалось, в самом мозгу.

Зек с трудом раскрыл глаза и тут же снова закрыл их. Его голова свесилась.

Гнутый ещё раз ударил.

— Бесполезно, — крикнул он, обернувшись к Савику. — Дрыхнет как сурок!

— Ладно, оставь его, — отозвался главарь. — Давай помогай оттаскивать жмуриков!

Голоса доносились из такой дали, что Хлоп едва различал их. Он прошёл в ванную и вымыл руки. Когда вытирал их полотенцем, почувствовал, как сзади его шею обхватили чьи-то пальцы. Они были холодными и скользкими, и от их прикосновения по спине Хлопа пробежал мороз. Ещё не успев ничего сообразить, он вырвался и выбежал в коридор.

Он целую минуту не решался оглянуться. А когда наконец скосил глаза, ужасающая догадка подтвердилась: за его спиной стоял измазанный кровью пахан!

Хлоп смотрел на него не дыша. Рубашка и брюки на пахане были залиты кровью, отрезанная голова свешивалась на плечо. Каток поддерживал её рукой. Выпученные глаза страшной головы казались стеклянными, язык по-прежнему высовывался изо рта. В нечленораздельном бурчании, которое издала голова, Хлопу послышалось обещание его убить.

Чувствуя, что у него мутится рассудок, Хлоп попятился.

Оживший мертвец двинулся за ним. Хлоп знал, что пахан не бросает своих слов на ветер, и того, кого он приговорил, заранее можно было считать покойником. Из раскрытой комнатной двери в тёмный коридор сочилась полоса красного, как кровь, света. В этом свете мертвец казался полностью чёрным. От каждого его шага паника в груди братка нарастала, и в конце концов на Хлопа нахлынул такой ужас, что он упал, дико закричал и задёргался, напрягая все силы, чтобы вырваться из парализующей паутины кошмара.

Каток наклонился над ним и потянулся руками к его горлу. При этом пахану пришлось отпустить свою голову, которая тут же свесилась ему на грудь и закачалась, держась на одном сухожилии.

Качаясь, она повернулась к Хлопу лицом, и он завопил, увидев, что её безжизненные глаза глядят прямо на него. Он начал отталкивать от себя пахнущие землёй руки, но они схватили его и оторвали от пола.

Сухожилие внезапно лопнуло, голова Катка отвалилась от шеи и свалилась прямо на Хлопа. Зубы впились в него со злобным рычанием. Он рванулся в сторону, но безголовый труп держал его крепко. Ледяная рука нанесла братку удар такой силы, что он откинулся навзничь и остался лежать на холодном полу…

Рябой подул на свой кулак, занывший после удара.

— Ну что, угомонился ты или нет? — проворчал он.

Но спящий зек продолжал дёргаться и повизгивать. Рябой, матерясь, ещё раз ударил. Хлопенков и на этот раз не проснулся, однако дёргаться перестал. Дыхание его выровнялось.

— Дрых бы себе спокойно, а то расшумелся, как будто его режут во сне, — и Рябой отошёл к яме.

В это время «доктора» вытаскивали из неё очередной труп. Полусгнившие мертвецы, когда их волокли по земле, теряли клочья кожи и волос. Сначала их клали на мертвецов в мешках, а потом, когда груда стала слишком внушительной, Савик приказал сбрасывать трупы в первую яму.