Он влез по трапу и услышал дикий крик:

– Трое суток ждали!.. Сию секунду закроют небо!.
– У нас дети!.. Они здесь амуры разыгрывают, а мы опять на сутки застрянем.

– Постепенно крики затихли.

Пассажирские самолеты улетали, как эскадрилья.

– А ты им еще талончики добывал, - сказал Генка Сапожникову.

– Последний раз видим солнышко, - сказал Генка, когда самолет пробился через облака и лица пассажиров стали розовые.
– А там ночка темная на полгода. Вечная мерзлота. Летом на полметра оттаивает.

Летчик прошел по проходу и сказал сердито, по довольно спокойным голосом по сравнению с криком, которым их встретили:

– Так нельзя, товарищи. Это все-таки не железная дорога.

– Чертова телеграмма, - сказал Генка Сапожникову.
– Если бы не она, я бы и бегать не стал, плюнул.

– Срочно мы им понадобились, - сказал Виктор.

Он совсем задохся. Набегались за это утро. Не инженеры, а кенгуру какие-то, честное слово.

– Всегда одна и та же ловушка, - сказал он.
– Вернее, приманка... Блинов знает, что делает.

И Сапожников с ним согласился. Блинов ударил без промаха. Сапожникову только неприятно было, что Блинов, может быть, знает, что они тают от доброго слова, и поэтому будет излучать профсоюзную ласку. Но у него это быстро пройдет, когда Сапожников возьмется за конвейер как надо и все увидят, что Сапожников-бог в автоматике, и полуторакилометровая лента потянет уголек из шахты наружу.

Глаза 15. ВРЕМЯВОРОТ

"Знаменитая заслуженная артистка, иллюзионистка поэзии, красоты, грации, пластики, художества и науки Ля Белла Франкарио, италианка. Артистка, имея великолепное сложение, принимает перед экраном требуемые картиной позы. Пять программ. Исключительно для взрослых".

Такие объявления сопровождали Сапожникова всю жизнь. Отец вваливался в дом огромный, красивый, с хохотом швырял на стол афиши и читал объявления и анонсы.

– Запомни, - сказал отец, - работа должна выглядеть так, как будто ее делали играючи.

Сапожников запомнил.

И Пушкина полюбил, а Достоевского не полюбил. Ну это его частное дело, верно? Каждый имеет право на своего классика и свои причуды, вон ведь и Пастернак мечтал под конец жизни впасть, как в ересь, в неслыханную простоту. И если Сапожников видел, что ученый или артист держится таинственно, как загипнотизированная курица, ему хотелось крикнуть простакам: "Пан Козлевич, берегитесь, вас охмуряют ксендзы!"

Простота - это не элементарность. Простота дело таинственное. Помните "Даму с горностаем"? Или "Мадонну Литту"? Или руки Моны Лизы? Леонардо их писал из маленького города Винчи, бастард, незаконный сын нотариуса.

– А как ты борешься?
– спросил Сапожников отца.
– По правде или для цирка?

– Не знаю, - сказал отец.

– Мне говорили, ты всех кладешь, - сказал Сапожников.
– Ты самый сильный?

– Под настроение, - ответил отец.
– Не люблю чемпионов. Сопят, воняют.

– А зачем бороться?

– Как зачем?.. Для веселья, - сказал отец.

– Я в секцию бокса пойду, - сказал Сапожников.

– Можно, - согласился отец.
– Можно и бокс, если играючи.

Сапожников вспомнил этот разговор, когда увидел Кассиуса Клея и Фрезера. Кассиус делал что хотел, а Фрезер сопел и бил Кассиуса. А потом Фрезер упал.

Тренер у Сапожникова был Богаев, худой человек. Первый чемпион олимпиец. Об этом теперь забыли, а зря. Была в двадцатых годах всемирная рабочая олимпиада. Забыли рабочую олимпиаду. Была она для веселья, а теперь другой раз смотришь - сопят. И еще грудные дети вращаются. На брусьях. С пустышками во рту. Дети с вывернутыми в обратную сторону биографиями, где начинают с триумфа, а потом всю жизнь его вспоминают. А жизнь не состоит из триумфов, дети-то, может, и сильные, да вот, ставши взрослыми, не опростоволосились бы. Богаев Сапожникова взял.

– Ты игру понимаешь, - сказал оп.

А давным-давно Богаев Маяковского тренировал.

...Просто частицы в веществе не изнутри друг к другу притягивает, а снаружи в кучу сгоняет. Как щепки в водовороте, - сказал Сапожников.

– Какое странное предположение, - сказал учитель.

Сапожников, когда вырос и вернулся с войны, потом много раз в жизни слышал эту фразу. И каждый раз ее произносил думающий человек, а все остальные или разговор переводили, или слюной брызгали.

Но не сразу. Примерно сутки дозревали, а потом переставали здороваться. Как будто Сапожников у них трешку спер. Или уверенность.

– Ерунда все ото, - сказал учитель.
– Земля вращается вместе с воздухом, и если давление снаружи, то воздух или сгустился бы, или отставал бы от вращения.

– Я и говорю, - сказал Сапожников.
– Велосипедное колесо можно раскручивать за ось, а можно за обод.

– Чушь, - сказал учитель.
– У тебя выходит, что некая движущаяся материя раскручивает Землю за воздух? Так, что ли?